Стезя смерти - Надежда Попова

– Да? – неопределенно переспросил подопечный, и Курт усмехнулся:

– Не задавайся. Неоценимой или необходимой я ее не назвал, она была мне просто нужна. Мне припомнилась эта местная пословица о двух студентах, которые, если им что-то известно…

– Вот оно что…

– Ты тесно сошелся с ними, пропадал у них едва не каждый вечер, они доверяли тебе; ты был для них источником достоверных сведений из Друденхауса. Я был уверен, что ты обязательно расскажешь им о том, что произошло. Поскольку сведения нельзя было назвать секретными – весь Кёльн знал об этом – ты вполне мог сообщать им детали. Бесноваться от того, что я вытворяю. Именно ты и подтвердил для всех тот факт, что мой поступок искренен, что я действительно предал пусть не Конгрегацию, быть может, но хотя бы Друденхаус. Об этом с твоей подачи заговорили студенты, а с их слов – и весь город, а когда о чем-то говорит весь город… Ну, кто усомнится в правдивости сказанного?

– Значит, – мрачно подытожил Бруно, – я, того сам не зная, исполнял работу агента Друденхауса, так?

– За службу агента в течение месяца тебе заплатят, если я напишу запрос.

– Напиши, – бросил подопечный почти с вызовом, и Курт пожал плечами:

– Хорошо.

Ненадолго вновь вокруг встала тишина; Курт, неспешно поднявшись, прошагал к окну и некоторое время неподвижно стоял, снова вдыхая запах зелени и мокрого солнца.

– Отец Бенедикт, – заговорил он спустя минуту, сдернув куртку с окна и встряхнув от капель, – снова оказался прав. Даже не думал, как скоро мне предстоит в этом убедиться.

– Прости? – уточнил подопечный непонимающе; он обернулся.

– Прощаю.

Бруно посмотрел пристально, однако теперь не стал переспрашивать, со вздохом отведя взгляд. Курт усмехнулся:

– Сейчас это произносится так спокойно и от души, потому что смысла в этом нет, верно?..

– Что-то изменилось? – спросил подопечный угрюмо. – Или хочешь сказать – квиты?

– Да, и это тоже, – отмахнулся Курт почти легкомысленно, – однако не мщение главное, если считать моей местью то, что я тебя использовал, как когда-то ты – меня. Месть приносит успокоение, быть может, удовлетворенность… удовольствие, в конце концов, однако не примирение; не вижу ничего плохого в мести при определенных обстоятельствах, хотя в данном случае мои действия такой цели не преследовали. Sed[208], если это успокоит тебя – да, квиты.

– И все же не совсем, – тихо возразил Бруно, покосившись на его ладонь, которой Курт упирался в проем; он кивнул:

– Вот именно. Вторая заповедь мести – она всегда должна быть равной или превосходить обиду. В нашем случае это сложно высчитать… да и не нужно. Я пытался это сделать почти год; напрасный труд. Все это, хоть и иными словами, ты высказал сам же, вот в этой самой комнате. Чтобы покончить с высокими словами, от которых у меня, сказать по чести, уже свербит в зубах, я выражусь просто: для полного примирения необходимо понимание. А я понял кое-что, когда сделал то же, что и ты, – в точности: я втерся в доверие с намерением однажды нанести удар в спину… – Курт мгновение смотрел на подопечного, глядящего в пол, и вдруг усмехнулся. – И еще я понял, какое у меня было глупое выражение лица в тот момент.

Тот вздрогнул и отвел взгляд еще дальше в сторону.

– Это, – продолжил Курт уже серьезно, – не означает, что я жалею о сделанном. Твои приятели зря спорят, буду ли я на площади сегодня: буду. Ланц и Керн зря ждут от меня срыва. Райзе напрасно вздыхает мне вслед и боится произносить ее имя. Я сделал то, что считал и продолжаю считать нужным, я сделал бы это снова, и у меня нет сожалений – ни на йоту, ни миг. Я спокоен, потому что я прав. Как и ты думал тогда. Твой поступок нельзя назвать предательством, потому что предательство – измена своему. Тогда я не был своим. Ты исповедовал другие идеалы, я был чужим, я был противником и я – проиграл. Злобствовать я имею право лишь на это – на себя за то, что был невнимателен, неумен и слаб. На тебя – только в том случае, если бы ты оставался противником, каковым ты более не являешься; мало того – твои ошибки тобой осознаны и отринуты. Conclusio[209]: мы на одной стороне, и все, совершенное нами как неприятелями, должно быть… не забыто – снова прав отец Бенедикт, – ибо полезно все, что знаешь и помнишь, а – переосмыслено. У меня была возможность и понять это, и – уже совершить, посему у меня с этим проблем нет. А у тебя?

– Черт… – не сразу откликнулся Бруно, поднявшись и нервно оправив рукав. – После такой проповеди я и сло́ва добавить боюсь.

– У тебя ко мне тоже должны быть претензии, – согласился Курт спокойно. – Накопилось за почти год; понимаю. На собственные согрешения я закрывать глаза тоже не намерен. Обсудим это, или тебе нужно время?

– Забыли, – просто отмахнулся подопечный. – Если мы начнем выставлять взаимные счеты – ты прав, добром это не кончится. Буду тешить себя грешной горделивой мыслью о том, что я сделал первый шаг.

– Мир?

Бруно посмотрел на протянутую руку и, не колеблясь, шагнул навстречу, сжав ладонь в скрипнувшей черной перчатке.

– Мир, – подтвердил он нарочито торжественно и опасливо отодвинулся. – Обниматься не будем, ладно?

– Я уже наобнимался за последний месяц, – отозвался Курт, и подопечный согнал с лица улыбку, отступив и снова скосив взгляд в окно.

– Ты действительно пойдешь туда? – спросил Бруно уже серьезно и тихо. – Наплюй на всех, тебе не обязательно там быть. Что и кому ты хочешь доказать?

– По протоколу там должен присутствовать следователь, ведший дознание, и я не вижу причин к тому, чтобы что-то менять. А доказать… – Курт помолчал, тоже переведя взгляд на висящую на улице пелену, и пожал плечами. – Если меня не будет на площади сегодня, многие уверятся в том, что в деле что-то нечисто. Что я чувствую себя неправым, быть может – даже виноватым, а это означает, что процесс неправомочен. И без того суд был, мягко говоря, скорым и мутным. Если я не приду – это подорвет репутацию Инквизиции как таковой, а она, как мы с тобой уже обсуждали год назад, и без того в состоянии…

– …плачевном.

– Сказано излишне сильно, – чуть улыбнулся Курт, – однако близко к истине. За год ничего не переменилось – разве что в худшую сторону. Близится большая распря с папским престолом; думаю, даже ты это понимаешь при всей твоей неинформированности… Просто нельзя давать ни тени сомнения – ни в чем.

– Тебе уже доводилось это видеть? – еще тише спросил Бруно, кивнув через плечо влево, где за окном, застланным водяной пылью, на площади высились три помоста; Курт кивнул:

– Разумеется. Однажды. Ближе к получению Печати. Это обязан увидеть любой будущий следователь – для назидания и, наверное, ideo se ipsum probare[210], прошу прощения за lusus verborum[211]; если ты не в состоянии смириться с тем, к чему приводят твои действия, – стало быть, в инквизиторах тебе не место. Но Конгрегации…