Трагедия 22 июня. Блицкриг или измена? Правда Сталина - Арсен Мартиросян

Поразительно потому, что с помощью тех же исследователей выше было однозначно показано, если вдарить контрблицкригом по блицкригу, то неизбежно получится пшик! И не просто пшик, а именно кровавый!

И разве случайно в этой связи, что едва только концепция пограничных сражений в основных своих чертах была явлена миру, как уже к лету 1935 г. — т. е. всего-то через год! — Генеральный штаб Франции располагал неопровержимым «сценарием» неизбежно грядущего военного поражения СССР в неминуемой войне с Германией и ее наиболее вероятными в тот момент союзниками.

Разве случайно совпадение, что «сценарий» неизбежно грядущего военного поражения СССР в неминуемой войне с Германией появился практически сразу после того, как Великобритания выдала Гитлеру первый с момента его приведа к власти картбланш на агрессию в Восточном направлении? Речь идет об известных по истории англо-германских переговорах в Берлине в конце марта 1935 г. (содержание этих переговоров документально было известно Сталину чуть ли не на следучощнй день после их завершения).

Разве случайно то совпадение, что «сценарий» неизбежно грядущего военного поражения СССР в неминуемой войне с гитлеровской Германией появился именно в тот момент, когда между Францией, СССР и Чехословакией в мае 1935 г. были подписаны взаимоперекрещивавшиеся договоры о взаимопомощи в случае агрессии против них? Такое впечатление, что кому-то очень хотелась вдолбить в сознание официального Парижа (и Праги тоже), что не следует полагаться на СССР: мол, там все равно произойдет государственный переворот в условиях военного поражения.

И, наконец, разве случайно, что именно специалист в области тактики воинских соединений — уже упоминавшийся выше Я. М. Жигур — еще в середине второй половины 30-х г. пришел к выводу об исключительной пагубности навязанной Тухачевским и К° (включая и Егорова — ведь имевно он в первой половине 30-х гг. возглавлял Генштаб) концепции и предупреждал о грядущих колоссальных жертвах и неудачах Красной Армии прямо в начальный период войны (как он писал, «прямо в первые же дни войны»).

И вель что характерно — Жигур четко узрел эту опасность именно на примере всех тех учений в игр, которыми все 30-е гн. вплоть до ареста «забавлялись» Тухачевский и иже с ним, но которые и поныве с восторженным придыхнием превозносятся как якобы нечто особо гениальное (?!)

Полноте, господа! Задумались бы лучше над тем, а куда девались результаты этих учений и какие выводы из них делались… да-да, в германском генералитете! Мы еще вернемся к этому.

Что же до вышеуказанного, то Жигур — Жигуром, разведка-разведкой, но при таком совпадении обстоятельств, что было названо выше, — обстоятельств, как предшествовавших, так и последовавших, начиная с 22 июня, однозначно выходит только одно: как и неизвестный автор меморандума для французского Генштаба, Ян Матисович Жигур был абсолютно прав, четко предвидя гравдиозную беду прямо в начале войны!

Не случайно, что временно оставшиеся в живых подельники Тухачевского, в т. ч., очевидно, и тот же Егоров, не замедлили, однако, быстренько подвести Яна Матисовича под расстрел…

Ибо явно поняли, что именно как специалист в области тактики высших воинских соединений Я. М. Жигур четко осознал не только сам факт исходившей от концепции пограничных сражений грядущей опасности, но и то, в чем конкретно она состоит, чем, собственно говоря, и представлял колоссальную угрозу для оставшихся в живых заговорщиков. И нам уже пора показать по-элементно, в чем же состояла эта опасность.

Если, например, взять один из главнейших постулатов этой концепции — идею необходимости нанесения тактически внезапных, мощных авиаударов, то прежде всего мы обязаны отметить следующее.

Начиная с 1934 г. М. Н. Тухачевский и его ближайший подельник И. П. Уборевич буквально затерроризировали высшее военное руководство страны безмерно гипертрофированным значением операций с воздуха. Оба категориачески настаивали на том, что эти операции не столько даже начальная стадия войны, сколько именно решающая[460], в связи с чем Тухачевский и договорился до приоритетной целесообразности превентивных авиаударов по врагу на стадии его мобилизации и концентрации сил, т. е., если принципиально, то договорился он до целесообразности для СССР выступить в роли агрессора![461]

Помимо того, что сие было категорически неприемлемо для СССР по политическим соображениям, тем более в 30-е годы, особое значение имеет то обстоятельство, что безмерно раздувавшийся ими приоритет авиаударов как явление было не чем иным, как стопроцентным плагиатом, к тому же и в абсолютизированной форме, доктрины воздушной войны итальянского дивизионного генерала Джулио Дуэ, которую он изложил в своих хорошо известных военным всего мира трудах «Крылья победы» (1917 г.) и особенно «Господство в воздухе» (1921 г.)[462].

Если бы весь грех «стратегов» сводился только к плагиату, то можно было бы преспокойно да открыто послать сие обстоятельство по известному всей России адресу, ибо не один Тухачевский и иже с ним занимались таким плагиатом — и гитлерюги, и американцы, и англичане безмерно грешили тем же самым. Последние, например, так лихо передрали доктрину Дуэ, что уже с 1923 г. приняли «на вооружение» т. н. доктрину «воздушного устрашения» (к слову сказать, у англосаксов она в почете и поныне).

Подлинная беда от этого греха состояла в том, что реализация положений доктрины Дуэ, особенно для начальной и решающей стадий войны, требовала строго передового базирования авиации в угрожаемый период. Это было тем более актуально в эпоху поршневой авиации, когда ударная мощь, особенно бомбардировочной авиации, была обратно пропорциональна дальности полета, т. е. чем дальше мог улететь самолет, тем меньше была его бомбовая нагрузка, и соответственно наоборот.

Согласно доктрине Дуэ Тухачевский и предлагал дислоцировать большую часть сил авиации «в передовой аэродромно-посадочной полосе», т. е., не далее чем в 150 — 200 км от границы[463].

К 22 июня 1941 г. эти «авиарекомендации стратега» были реализованы почему-то на все 100% — авиация армий прикрытия дислоцировалась в основном в 150-километровой пограничной полосе, а полевые аэродромы так и вовсе строились в 15 — 30 км от границы. Истребительная и штурмовая авиация армий прикрытия, дислоцированная в 60 — 100стометровой полосе, имела ряд аэродромов у самой границы[464].