Дань псам. Том 2 - Стивен Эриксон

– Ну не нарочно же. Я люблю такие развлечения не меньше тебя!

– В следующий раз, – пробормотал Лефф, – сначала стреляем, а спорить будем после.

– Хорошая мысль. В следующий раз. Сделаем все как надо в следующий раз.

Под луной, навевающей страшные воспоминания, Резчик пустил коня Колла медленной рысью по середине улицы. В руке он сжимал копье – неуклюжее и тяжелое. Не к такому оружию он привык, но что-то не давало бросить его.

Он слышал Гончих Тени, обрушившихся как демоны на несчастный город, и в памяти всплывали образы прошлого – горько-сладостные. Ведь в них была она, темным, невероятно нежным призраком. Он снова видел все ее редкие улыбки, и они разъедали душу, как капли кислоты.

Он чувствовал себя брошенным, с того самого утра, как проснулся в монастыре и увидел, что она ушла. Разумеется, он изобразил мужественное лицо, стоя рядом с богом и не желая видеть сочувствие в темных глазах Котильона. Резчик говорил себе, что поступил мужественно, отпустив ее, предоставив ей самой решать. Мужественно и жертвенно.

Теперь он так не считал. Нет жертвенности в том, что тебя бросили. Нет мужества в том, чтобы ничего не делать. Несмотря на реальный возраст, он был намного моложе ее. Слишком молодой – в беззаботности и глупости. Думать – трудно и неприятно, пока не научился плевать на все, бурлили слепые эмоции, то одно убеждение, то другое стремительно возносились на сияющий щит правды. Или того, что казалось правдой; и теперь понятно, что это была никакая не правда. Хвастливые, задиристые заявления, праведные позы – какими они теперь казались детскими и жалкими! Я мог бы знать чистейшую правду. И все равно никто не стал бы слушать. И чем старше становишься, тем толще стены. И ничего удивительного в том, что молодые вырастают циниками. Ничего удивительного.

И все же она стояла перед его глазами: темная фигура с сияющими глазами, с тенью улыбки – перед тем как отвернулась. И ему не забыть.

В этот самый миг Ваза, поднявшись на башню – отвратительное гадробийское позорище, – вышла на крышу и сразу почувствовала запах дыма. В руках она несла стеклянный шар, в котором светилась плененная луна; остановившись, Ваза подняла глаза и с изумлением уставилась на осколки, охватившие треть небосвода.

И все же она оставила ему дурные привычки. Ужасные, влияющие на всю его жизнь. Резчик вспомнил, с каким удивлением и отвращением Раллик посмотрел на кинжал, вонзенный в его плечо. Узнавание – да, Резчик во всем создание Апсал'ара. Да, еще один человек потерян.

Казалось дурной шуткой, что луна в ночном небе разваливается на куски, но искать в этом остром символе забаву – значит вступать в борьбу. Резчику не хватало стойкости Раллика, словно броней защищенного покрытой рубцами кожей. И Резчик, сколько бы ни позаимствовал у нее, не был ее точным отражением. Он не в состоянии был унять бушующую внутри ярость, наследие убийства, превращающего идею справедливости в пресную тюремную баланду. А она об этом и не думала.

Он ехал по городу.

Гончие знают его, в этом он был уверен, а значит, в эту ночь ему нечего их бояться.

Улицу то и дело перебегали случайные беженцы. Они, как крысы, искали прибежища, и на мелькавших мимо лицах, похоже, не осталось ничего человеческого. Желание выжить охватило людей как лихорадка, и глаза были выпучены, как у вытащенных на берег рыб. Резчик чувствовал, как бьется сердце.

Это мой город. Даруджистан. Город голубых огней. Такого он не заслужил.

Нет, он не боялся Гончих Тени. Теперь он презирал их. Произведенное ими опустошение было бессмысленным, ненужным разрушением. Вряд ли Котильон имеет хоть какое-то отношение ко всему этому. Тут чувствуется рука Престола Тени, его непостоянство, жестокое безразличие. Он ввел своих зверей в игру. С кровью и хрустящими костями. С пожарами и рушащимися зданиями. Весь страх, все бедствия – без цели.

И копье в руке, пусть и неуклюжее, внушало уверенность.

И теперь, если Престол Тени объявится, Резчик знал, куда употребить проклятущее копье.

В этом крохотном идеальном мирке луна светила ярко и чисто. Когда-то и она сама была такой. Незапятнанной, не идущей на грязные компромиссы; ей не нужно было прятать потрепанную кожу и остекленевшие глаза.

В самом главном мужчины и женщины не различаются. Они рождаются с талантами, со склонностями, с лицами и телами, привлекательными или не очень. И нужно обходиться в жизни тем, что имеешь. У всех и каждого был выбор. Какие-то варианты были проще остальных; страсть быть желанной – не тщеславие, она протягивала руку и вела по простейшему пути. И требовалось совсем немного: просто улыбка и бедра, которые не прочь раздвинуться.

А пути назад нет. Эти пятна не смыть. Луна светила ярко и очаровательно, но оставалась вечно в плену.

Она посмотрела в небо: осколки разлетались, оставляя в центре темное пятно. Инерция, похоже, замедлялась; возможно, куски вернутся к центру, а пыль сплющится в копье, пронзающее то, что осталось от луны.

Пыль грезит о мире, которым когда-то была.

Но пыль, увы, не повелевает ветром.

Резчик осознавал, что после расставания с ней был в объятиях двух женщин, как будто они могли наказать его. Только одна преуспела, и теперь он ехал к ней, чтобы рассказать, что убил ее мужа. Не потому, что она его просила, поскольку, честно говоря, она не имела над ним такой власти – и никогда не будет иметь. Нет, Горлас Видикас был убит по другим причинам, и неважно по каким.

Она свободна, скажет он ей. И пусть делает, что пожелает. Но в любом случае, скажет он, в ее будущем – ни за что – не будет его.

«Глядите, вот он, рядом с ней. Стыд какой! Убил ее мужа, а теперь она вцепилась в его руку. Да уж, одна другого стоит. Да пусть Худ подыщет для них самую глубокую яму, и поскорее».

Сам бы он такое вытерпел, если понадобится. Но ей такой судьбы не желал. Даже ради любви.

Он вернулся в свой город, только чтобы потерять его навеки.

Поездка к Вазе станет последней. К рассвету он исчезнет. И Даруджистан не будет по нему скучать.

Она еще раз взглянула на пленницу-луну в ладонях. Ведь это, поняла она, ее детство во всей его чистоте. Застывшее, вечное и навсегда недоступное. Нужно только вглядеться, чтобы увидеть, кем она была прежде. Проклятая красотой, благословенная здоровьем и энергией, сиянием светлого будущего…

Пыль грез, станешь ли ты повелевать ветром?

Пыль грез, не пора ли освободить тебя?

Все очень просто: залезть на невысокое ограждение, посмотреть на плитку сада далеко внизу. Да, очень просто все освободить.

Они вместе пронеслись в дымном воздухе, и, когда упали, шар раскололся, крохотная луна выскользнула и коротко сверкнула. И погасла.

Грезы исчезли, но их пыль будет вечно носиться на ветру.