Батый. Полет на спине дракона - Олег Широкий

— К чему ты ведёшь?

— Соглядатаи Бату передали мне сведения о том, что, прослышав о готовящемся новом походе монголов — таком, перед которым прежний будет казаться жалким набегом, — кесарь и Папа готовы помириться. А уж если они выступят совместно, война, по меньшей мере, станет затяжной, если не победоносной для них.

Воспользовавшись паузой, Маркуз закончил мысль Мунке:

— И тогда ноги нашей державы подломятся сами по себе. Потому как будущая добыча не возместит нынешний Гуюков грабёж своих подданых.

— Каракорум полон гласных папских людей и тайных мухни, — улыбнулся Мунке, — недавно прибыл один из них — некий Плано Карпини, и что же, вы думаете, он привёз Гуюку?

— Я уже знаю, — сказала Суркактени, — он просит креститься со всем нашим народом по латинскому обряду. Покориться Папе Римскому — могущественнейшему из государей. Смешные...

— Не обольшайся, ихе, — возразил Мунке, — это полог, скрывающий тайные телодвижения, не более. Ну и зубы показывают, не без того. Вдруг Гуюк одумается да и отложит поход. А меж тем папские люди охмуряют Ярослава, тайно обещают ему корону и почести. Всё, что угодно, только бы он не присоединился к гуюковым туменам.

— Да, хорошо быть маленьким слитком, способным склонить равновесие весов, пусть и нагруженных сверх меры.

— Тем более что этот слиток не так уж мал. Но послушаем же нашего урусутского доброжелателя и, как следует из его слов, верного союзника Бату. У него есть хитрая задумка.

Олег, получив разрешение говорить, собрался с мыслями не сразу. Слишком проницательными были те глаза, которые разом на него обратились. Да и, к слову сказать, не самым незначительным людям принадлежали эти глаза. За плечами этих людей — оружные воины, золото, власть. А кто он? Если бы ему сказали, кто же он?

— Мой человек в свите Ярослава доносит: средь людей князя единства нету. Дети евойные — Ярослав с Андреем — опасаются Гуюка, в поход сквозь Русь не хотят. Дорагинэ тревожится, как бы Ярослав не перекинулся на сторону папистов. Вон их тут сколько шастает, посланцев и мухни.

— Ярослав не прельстится, и не ждите. Его нухуры вскормлены в боях с латынами. Склонившись к Папе, лишится опоры верных, — тихо буркнул Мунке.

— Сие так, — согласился Олег, — но ханша Дорагинэ того не знает и за сына боится. Всё чудится ей, что Гуюк переветниками обсажен, аки мухами мёд. Так ведь и обсажен. Каждый в свою сопелку дудит. А ещё того пуще: пригрелся у порога ханши давний недруг Ярослава, Фёдор Ярунович — боярин. А уж он-то дорого бы отдал за взаправдашние доказательства того, что Ярослав с латынами снюхался.

— Какие же могут быть доказательстсва, если он латынов избегает? — насторожился Мунке.

— Вот что я придумал, — пояснил Олег, — сам Ярослав страшится латынов, словно чёрного мора. Понимает, чем может кончиться недоверие к нему великой хатун Дорагинэ. Но подозрительность — рыба мелкая. Её ловят не на крупный, а на мелкий крючок. Мой человек, Гневаш, — птица невысокого полёта, но он — гридень князя, старший нухур по-вашему.

— Погоди, коназ, при чём тут гри-ден? — растерялась Суркактени.

— Дорагинэ и Гуюк знают, что Гневаш — человек Ярослава. Но ни они, ни Ярослав не знают, что он ещё и мой человек. Для моей задумки не хватает одного звена: тайного соглядатая папистов.

— Продолжай, — ободрил Олега Маркуз.

— Но такого, чтобы слухачи Гуюка и Дорагинэ знали, — это папский мухни. Из тех, кого раскрыли, но не разоблачили, которого ведут.

— Это по твоей части, Маркуз. — Мунке начинал кое о чём догадываться, — есть ли у тебя на примете такой человек?

— Не было бы, не привёл бы сюда этого коназа, — охотно согласился Маркуз, знавший заранее то, о чём будет говорить Олег. Теперь вожжи разговора оказались в руках Маркуза.

Олег, облегчённо вздохнув, прислонился к расписной стенке юрты.

— Коназ Олег предлагает осторожно довести до сведения Фёдора Яруновича, что есть некто, способный доказать: Ярослав с папистами строят козни против Дорагинэ и Гуюка. Тот, не будь дурак, в ханские уши нашепчет, мол, «там-то и там-то» человек Ярослава встретится с разоблачённым (но не знающим об том) папским слухачом.

— Но в таком случае надо известить эти папские «глаза и уши», что Ярослав якобы готов с ним договориться. Что желает тайной встречи, — вскинул брови Мунке.

— И это я сделать смогу, — кивнул Маркуз.

— А «человеком Ярослава» будет мой Гневаш, — сказал, совсем осмелев, Олег, — все знают, что он из его свиты. Хоть договариваться-то он будет «от имени Ярослава», да вот только...

— Ярославу не будет об этом ничего известно — продолжил Маркуз. — О разговоре станет ведомо Гуюку. И как бы Ярослав ни оправдывался, ему уже больше не поверят. Опала и кара ждут его.

— Его убъют, и это отвратит детей погибшего от Гуюка, убийцы их отца, — выдохнул Олег, — тогда дети Ярослава качнутся к Бату. Законы родовой мести живы в душах русичей, как и здесь.

— А если твоего Гневаша просто схватят и он под пытками всё расскажет? — спросила вдруг Суркактени.

— Тебе жаль этого урусута? — снисходительно спросил у матери Мунке.

Показывать озабоченность судьбой низких людей — не самое вежливое. На то они и слуги, чтобы рисковать, но Суркактени подумала именно об этом. Да, ей стало жаль неизвестного доброжелателя, готового рискнуть ради их дела головой. Однако вслух ханша сказала другое:

— Под пытками он признается во всём. Разве нет?

— Уверен, что его не схватят, — бросил Маркуз.

— Почему? Само Небо велело схватить.

— Нет, — терпеливо пояснил Маркуз, — глупо показывать папскому мухни, что он раскрыт. Мало ли ещё на кого выведет?

— Значит, у вашего Гневаша будет время скрыться?

— Именно так.

Получив доказательства двуличности Ярослава, Дорагинэ поступила необычно. Ярослав не был ни схвачен, ни проведён, как положено, меж двух костров. Честолюбивый князь, сделавший такой незадачливый выбор, так и не узнал об этом тихом заговоре за своей спиной.

Щадя самолюбие сына — ведь он ошибся и теперь будет шарахаться от всех союзников, — Дорагинэ тихо отравила Ярослава на одном из пиров. На всякий случай.

Дело было сделано. Ошпаренные тупой жестокостью ханши, дети Ярослава — Андрей и Александр — решительно отвернулись от Гуюка.

Так отомстил Олег Ярославу за то, что тот, предав Бату, примкнул к человеку, из-за самоуправства которого погибла олегова Рязань...

И Евпраксия.

Я читал самаркандскую рисовую бумагу урывками, с конца, с середины, узнавал времена и имена. Вот это — о том, что предшествовало нашей с Бату последней встрече.