Фельдмаршал Румянцев - Виктор Петелин

– Это опять какой-нибудь изворот. В Петербурге не сомневаются, что между Австрией и Турцией заключен секретный трактат о взаимной помощи, уж больно венский двор склоняется за Турцию… – Румянцев помрачнел. Не любил он дипломатические хитрости.

– Турки, говорят, дали много золота за эту помощь, а мы пообещали Австрии долю польских земель при разделе ее по секретному договору с прусским королем… Вот венцы и склонились в нашу сторону.

Румянцев хорошо понимал, что приехавший только что Симолин получил в Петербурге подробную инструкцию о соглашении с уполномоченными Константинополя о перемирии… Так что кому же знать о положении в мире, как не статскому советнику, давнему приятелю Панина, наделившего его всяческими полномочиями. Но он также отчетливо сознавал, что миру скорому не быть.

– Почему-то думается мне, что нам надо готовиться к новой кампании. Столько запутанного открывается накануне переговоров, что не скоро разберешься во всем этом. Пора всерьез готовить войска к новым битвам, тем более столько прорех, что не залатаешь многие месяцы.

– Граф Орлов не раз на императорском совете поднимал вопрос об экспедиции на Константинополь в сем году. И все решили, ваше сиятельство, что вам надлежит распоряжаться ею.

Симолин надеялся порадовать фельдмаршала оказанным ему доверием, но получилось совсем наоборот: Румянцев вскочил и зашагал широкими шагами по приемной дворца. И, лишь немного отойдя от ярости, которая клокотала в нем, почти мирно сказал:

– Как все-таки легко и просто воевать, находясь за тысячи верст от полей сражений! Это ж надо – сказать, что экспедиция может состояться уже в этом году! Да что они там, не читают, что ли, моих реляций? Разве они не знают, что армия намного уменьшилась по сравнению с прошлым годом? Сколько убитых, больных, пополнения почти нет…

Румянцев снова подошел к столу, порылся в бумагах, но ясно было, что он не может так скоро найти то, что пытался найти.

– Мне довелось узнать кое-что о заседании этого совета, ваше сиятельство, – тихо заговорил Симолин. – Так вот, в присутствии ее императорского величества граф Чернышев, отвечая на ее вопросы, заверил, что действия войск вполне обеспечены пополнением. Рекрутов собрано двадцать тысяч с небольшим. Были, конечно, затруднения в том, но можно, по его словам, укомплектовать армию к июню. В этом же месяце он и предлагает послать экспедицию в Константинополь, дабы можно было к тому приготовиться…

Симолин умолк, видя, как Румянцев меняется в лице. От недавней ярости уже почти ничего не осталось. Брови его взлетели вверх от удивления, а потом он расхохотался. Столь неподделен был его смех, что и Симолин осторожно улыбнулся.

– Неужто так и говорил: через три месяца можно будет отправляться в Константинополь? – заговорил наконец Румянцев.

– Более того, граф Чернышев сообщил государыне и членам совета, что расстояние от Дуная до Константинополя всего лишь триста пятьдесят верст, а потому на всю экспедицию нужно не более трех месяцев. Надо взять с собою пропитание и все, нужное в походе. Переправа чрез Балканы не так уж трудна. Турок не стоит опасаться из-за их неустройства, так что, где бы они ни встретились, их опрокинуть можно будет…

– А что же государыня, неужто согласилась со всем этим бредом? – Румянцев перебил Симолина.

– Государыня изволила спрашивать членов совета, может ли посылка корпуса к Константинополю способствовать заключению мира. И все выступавшие рассуждали, что вполне может. Граф Орлов твердо заверял, что экспедиционный корпус лучше всего направить к Варне, а часть его посадить на суда. Для того и прислали вам Нольса, чтобы он строил суда, потребные для экспедиции. Часть Азовской флотилии тоже можно употребить для этой цели. А два фрегата уже готовы выйти с Дона для прикрытия транспорта и очищения Черного моря от неприятельских судов.

– Подумать только, уже все решили и даже назначили меня на должность главного начальника! – Румянцев давно посерьезнел. Симолин говорил о делах далеко не шуточных, экспедиция, которая сначала представилась ему бредом сумасшедшего, становилась реальным фактом. – Поразительные дела Твои, Господи! Я-то думал, что в Петербурге откажутся от губительной экспедиции в этом году…

– А я ж не случайно спросил вас о планах нынешней кампании. Я надеялся, что до вас уже дошли эти разговоры на совете, – говорил Симолин, а сам сожалел, глядя на Румянцева, что рассказал ему о слухах, которые ходили по Петербургу.

– Пока в Петербурге готовятся через три месяца пойти на Константинополь, я выскажу им правду о состоянии нашей армии. Соглашение с Портой, чувствую, пойдет медленно, могут и вообще прерваться мирные переговоры, в то же время приближается открытие нынешней кампании, а высочайших повелений, по коим бы я мог определить действия войск в наступающую весну, до сих пор нет. Неужто они хотят с такой армией идти на Царьград? А приехавший ко мне курьер из Царьграда говорил, что везде видел за Дунаем, как турецкие войска собираются в великом количестве. Как же нам распространять вдаль свои военные действия с таким числом вверенного мне войска, которое вряд ли способно удержать завоеванные земли и крепости на таком грандиозном пространстве?.. Конечно, рано еще говорить о нынешней кампании в сторону Царьграда, тем более что до тех пор всякое может произойти… Может, не понадобится столько нашего войска в Польше, раз венцы и берлинцы вводят свои войска. Кто знает… Кто знает! Вообще мало извещают меня о своих намерениях, чуть ли не последний узнаю о замыслах Петербурга. Ну да ладно, будем заниматься своими делами.

Иван Матвеевич понял, что пора уходить, тихо откланялся. А Румянцев вызвал секретаря и продиктовал ему очередной циркулярный ордер, в котором предписывал всем генералам продолжать обучение рядовых: кавалерийские полки должны проходить обучение согласно «сделанному мною в 1770 году обряду непременно, а пехотные – по приложенной «Записке». Она называлась так: «Записка в облегчение людей на настоящее время, чему, отложа все прочее, прилежно обучать и при экзерцициях и смотрах делать».

И дела в главной квартире в Яссах пошли своим чередом. Связи Румянцева с корпусами были многогранными и чуть ли не ежечасными. То и дело по улицам города мчались нарочные, курьеры, ординарцы, адъютанты, в колясках катили генералы, спешащие по вызову фельдмаршала.

В конце марта 1772 года Румянцев вызвал генерал-майора Игельстрома. Он давно знал его как искусного и исполнительного дипломата и командира. Еще под Кольбергом барон Игельстром выделялся предприимчивостью и смелостью и за усердие в службе был пожалован подполковником. Потом служил под началом князя Репнина в Польше и там отличился, арестовав влиятельных польских вельмож, восставших против равноправия с диссидентами (т. е. православными. – В. П.). А как он получил полковника и орден Святого Станислава? Об этом рассказывают просто анекдоты…

Обаятельный и любезный, он завоевал сердце любовницы самого короля Станислава Понятовского и узнавал от нее самые сокровенные тайны своего господина. Но как только началась война с турками, тут же оставил дипломатическую карьеру и попросился к фельдмаршалу Голицыну. И славно сражается. Как он успешно покорил крепость Килию, до сих пор памятно графу Румянцеву. Аккерман же сдался ему после десятидневной осады с 70 пушками, 80 мортирами и 3 гаубицами на крепостных валах. Это не так просто… Так что вполне подходящий человек – этот сын лифляндского дворянина – для того, чтобы доверить ему важное поручение.