Главный противник. Тайная история последних лет противостояния ЦРУ и КГБ - Джеймс Райзен

Эта тишина была для Шебаршина самым красноречивым свидетельством того, что что-то шло явно не так. Шебаршин был человеком КГБ и, если бы в понедельник Крючков приказал ему пустить в дело военизированное подразделение, выполнил бы приказ председателя. Но повиновение имело свои границы. К утру среды ему было уже ясно, что переворот обернулся фарсом, и он решил, если Крючков позвонит и прикажет ему действовать, не подчиняться приказу председателя КГБ.

Шебаршин позвонил командиру военизированного подразделения и сказал ему, что тот должен подчиняться только исходящим от него приказам и игнорировать все остальные. И решил, что сам никаких приказов отдавать не будет. Шебаршину стало ясно, что Крючков и его подручные страдали фатальным отсутствием воли.

По всей Москве военные, разведчики и политики приходили к такому же выводу. У заговорщиков просто не было уверенности в своей правоте, чтобы они могли подкрепить свою непродуманную попытку захватить власть жесткой демонстрацией силы, и поэтому они на каждом шагу совершали ошибки. Люди, подобные Леониду Шебаршину, — верхний слой бюрократии, который фактически держал в своих руках рычаги управления советской системой, — подсчитали шансы и просто перестали отвечать на телефонные звонки.

Москва. 21 августа 1991 года, 12:00

На очередной встрече с Рэмом Красильниковым Дэвид Ролф, садясь в машину, отметил, что генерал КГБ выглядел очень усталым, растрепанным, как если бы он не спал с момента начала переворота. В нем уже не было той уверенности и бравады, которая была заметна на предыдущей встрече. Теперь он уже более осторожно относился к этому кризису, который приближался к своему жалкому финалу. На этот раз была очередь Ролфа передать КГБ сообщение ЦРУ.

Намеченная на октябрь встреча в Хельсинки откладывалась, сказал Ролф Красильникову. Точно так же, как и запланированный визит в США делегации КГБ. ЦРУ сообщало, что новые отношения между двумя разведывательными службами, которые еще две недели назад представлялись такими многообещающими, замораживались. Провал возглавляемого Крючковым переворота означал, что КГБ оказывался в числе тех, кто проиграл эту историческую партию. ЦРУ решило дождаться появления новых лидеров России.

Лэнгли. 21 августа 1991 года, 19:00

В среду мы пришли к выводу, что переворот встретился с серьезными трудностями и, вполне вероятно, может окончиться провалом. Этот анализ был доставлен заместителем советника по национальной безопасности Робертом Гейтсом президенту Бушу, отдыхавшему в своей летней резиденции в Кеннебанкпорте, штат Мэн.

В основу оценки ЦРУ были положены данные, говорившие о том, что заговорщики не контролировали положение. Не было традиционных признаков такого рода — массовых арестов, отключения связи. Телефонная и факсовая связь между учеными и студентами американских и советских университетов действовала бесперебойно и была проникнута духом вызова.

В конце дня президент США заявил по национальному телевидению, что перевороты иногда кончаются провалом, сделав США первой страной Западного альянса, которая высказалась в том плане, что кучка заговорщиков из числа старой гвардии не сможет повернуть назад стрелки часов в СССР. Это заявление президента было подхвачено Си-эн-эн и облетело весь мир. О нем узнали и в Москве, где советские лидеры сидели прикованными к экранам телевизоров.

Ясенево, ПГУ. 22 августа 1991 года, 6:30

По мнению Леонида Шебаршина, скольжение по наклонной плоскости ускорялось. Чрезвычайный комитет был в состоянии свободного падения. Возвращение Горбачёва из Крыма утром было чем-то неправдоподобным. Президент, как обычно, был встречен в аэропорту Внуково-2, но встречали его совсем другие люди. Там не было членов Политбюро, вице-президента или членов Президентского совета. Работники Девятого управления КГБ просто затерялись в этой пестрой толпе людей в военной форме и в гражданском платье, многие из которых были вооружены пистолетами и автоматами. Толпа была оживлена и, кажется, слегка пьяна.

Сходя по трапу самолета, Горбачёв приветственно помахал рукой встречающим, был дружелюбен, но как-то заторможен. Он неуверенно улыбался, может быть, он был уставшим, а может быть, чувствовал себя виноватым, в этом Шебаршин не был уверен. К трапу подкатил огромный бронированный президентский лимузин, и двери машины распахнулись.

— Чья это машина? — неожиданно спросил президент. — Девятки?

Услышав в ответ: «Да, Михаил Сергеевич, Девятки», — Горбачёв жестом отмел в сторону этот «ЗИЛ» вместе с телохранителями и заявил:

— Я не поеду с Девяткой!

Большинство присутствовавших знали, что начальник Девятого управления КГБ Юрий Плеханов был одним из тех, кто по поручению Чрезвычайного комитета держал Горбачёва под домашним арестом в Форосе, и что сейчас сам Плеханов был арестован.

Толпа встречающих реагировала одобрительно. Охранники, не теряя присутствия духа, немедленно подогнали к трапу «Волгу», президент сел на заднее сиденье этой машины, и перестроенная кавалькада с сиренами и красно-синими мигалками помчалась в Кремль.

В тот же самый момент председателя КГБ Владимира Крючкова, председателя Военно-промышленной комиссии Олега Бакланова[76] и министра обороны Дмитрия Язова — бывших ближайших соратников Горбачёва, арестованных московскими прокурорами в аэропорту, — другой дорогой везли на допрос.

Шебаршин размышлял над иронией высказывания Горбачёва о том, что, возвратившись в Москву, он оказался в другой стране. Вполне возможно, это было сказано искренне. Наступали новые и странные времена.

Лэнгли. 21 августа 1991 года, 23:30

Сомнений больше не было — старая гвардия в Москве потерпела поражение. В Лэнгли старая гвардия тоже приумолкла. Завершая этот день, я начал продумывать стратегию реагирования на события, стремительно развивавшиеся в Москве после провала сторонников жесткой линии.

Я передал Ролфу приказ седьмого этажа сообщить Красильникову, что сотрудничество с КГБ приостанавливается до прояснения обстановки и появления нового руководства. Мы ничего не теряли от такой паузы в отношениях с КГБ, которая могла продолжаться около недели. Наоборот, сейчас стоило посмотреть, не появятся ли на Лубянке какие-то новые перспективы, которые мы сможем использовать.

Я также стал планировать очередной визит в Москву, который должен был состояться, как только утрясется неразбериха.

Я продолжал работать в условиях «полиэкранного» мира, следя одним глазом за спутниковыми передачами из Москвы, а другим — за официальными сообщениями. Но все это приводило к одним и тем же выводам. Даже авиационная гонка в Форос старой гвардии во главе с Владимиром Крючковым на одном самолете и российских лидеров во главе с вице-президентом Александром Руцким — на другом выглядела дешевым фарсом.

Читая сообщения об отъезде Горбачёва из Фороса с Руцким, в то время как Крючков и другие заговорщики находились под стражей, я впервые испытал особенный интерес к фотографиям и биографии вице-президента, поступившим вместе с информацией. Сообщалось, что ветеран афганской войны, кавалер многих наград летчик-истребитель Александр Руцкой в августе 1988 года был сбит в Восточном Афганистане. В то время он был полковником, и с помощью «компетентных органов» — под этим эвфемизмом понимался КГБ — ему удалось спастись. После войны Руцкой ринулся в водоворот российской политики и примкнул к Борису Ельцину.