Цвингер - Елена Костюкович

— И пять, вроде, повестей. И около шестидесяти скриптов для радио.

— Все потому что талант — это и дисциплина. А Лёдик как доедет до писательского Дома творчества, так и одна и та же песенка: «Бешеная работа не получается. Куда уж работать, когда небо безоблачно, солнце светит вовсю и море гладкое, тихое и теплое».

— Да, кстати, как во Францию переехал, стал писать ходульно. Правда, Олег? В стиле: «Раньше я видел мир, как советский писатель, зажатый, а сейчас могу видеть, что хочу, читать, что хочу».

— Наши воспоминания, ну, о последнем времени, когда он у нас подрабатывал, вам как реконструкторам ничего полезного не сулят.

— Не называйте реконструкторами, — оторвался от камеры молодой оператор. — «Реконы» совсем другое значат. Это люди, которые занимаются не тем.

— А чем занимаются реконструкторы?

— Чем? Я как раз о них снимал сюжет. Читал их сайты, встречался. Сайты у них — с ума сойдешь. На хоум-пейдже девиз: «Кто в танковом бою не бывал, красоты не видал».

— Так что они делают, реконы?

— Устраивают костюмные мизансцены и мистерии. С интригой. В основном виртуально в интернете. «Зима в Сталинграде». Ну вот вам их афишка.

— Дай, дай сюда. «На Великую Отечественную! От экрана ноутбука — за башенный прицел, в перекрестие которого уже вползает бронированная туша „Тигра“. Из танкового симулятора — в боевое отделение реального танка, будь то прославленный „расейняйский“ КВ, в одиночку остановивший целую танковую-группу вермахта, ленд-лизовский „Валентайн“, серийный Т-34 или самодельный одесский эрзац-танк на тракторном шасси, вошедший в историю как НИ — „На испуг!“».

— Во-во. Сидишь себе дома в кресле, жмешь на кнопки. Все понарошку. Для начала ты подписываешь, что принял правило: «Ни шагу назад». «Вам придется пользоваться только этим правилом, перед вами будут полчища фашистов, и судьба страны будет зависеть только от вас».

— «Ни шагу назад»! Сучьи дети! Их бы к нам во время Гжатской операции. А интересно, есть ли у них там в компьютере «Смерш»? — распаляется Глецер. — Есть ли у них проверки? После боя смершевцы нас вызывали показывать оружие. В принципе, если нестреляное — самого к стене.

— А по правде сказать, мало кто знает, случалось, во время боя полсостава не стреляло. Ведь не знаешь, в кого попадешь, — задумчиво продолжила за Глецером Федора. — Тоже и если возьмут в плен — лучше на себе иметь нестреляное. Конечно, не в моем собственном случае. На истребителях как не стрелять.

— Она летчица, летала с Коккинаки, — откомментировал Виктор в камеру.

— Штрафные батальоны в компьютере есть? — не унимался Глецер.

— Кстати, о чем вот хочу сказать, — перебила Глецера Федора, — знаете, что идею штрафного батальона Сталин перенял у Гитлера вместе со словом «штраф»?

— Как не знать! А Гитлер сколько всего у Сталина скопировал! Комиссаров в ротах! В каждое отделение в вермахте… Поглядели на нас и начали направлять представителей СД. Заградотряды Гитлер тоже передрал с нашего примера. В западных армиях было нормальное человеческое убеждение, что у любого страдания есть предел, после которого не стыдно и в плен сдаться…

— При чем тут западные армии. Армия демократической страны не может драться с таким ожесточением, как армия диктатора, — сказал оператор. — Еще я ходил и смотрел реконструкции в реале.

— В чем?

— Ну, уже не в компьютере. На поле. Инсценированные сражения. Выедут на поле и стреляют.

— На потешных играх не пострелять! Дурацкое дело нехитрое.

— Потешные были при Петре.

— На петровских потешных войнах стреляли по-настоящему и рубили друг друга истово. Нет, теперь, насколько знаю я, стреляют не по-всамделишному. Они, фишка в другом, воскрешают антураж. Добровольно прутся в мерзлые сугробы, — рассказывал оператор.

— Я вчера обедал с одним денежным мешком, — сказал Виктор. — Любит риск, однако чтобы риск был в комплекте с комфортом. Всего за пару миллионов долларов дотопал по снегу на Южный полюс, а над ним низко плыл в воздухе вертолет с коньяком «Мартель».

— Миллионы! А и за игры настоящие, поучаствовать, знаете, сколько платить надо? — продолжал оператор. Видно, не на шутку захвачен этим материалом. — По миллиону рублей. Это на доллары получается тридцать тыщ.

— И тоже вертолет с коньяком?

— Ну, вертолеты тоже задействованы, само собой. Для съемки сверху. Потом они монтируют фильмы. Меня звали оператором, платят будь здоров.

— Вот интересно, в ходе игрушечной войны схлопотать неигрушечную плюху по жопе от какого-нибудь злобного психа. Викингом одетого, в сбруе.

— Думаю, случается. Эти игры теперь заняли место дворовых разборок. До кровянки. Только у них не викинги. У них преимущественно эсэсовцы. Или, скажем, казачьи сотни.

Виктор на минуту оклемывается. Совершенно ясно, что происходит. На пленку пишут пьяное старческое словоблудие. Болтовню оператора. Когда ж хоть слово о Лёдике? Глецер явно перебрал и на спокойные рассказы теперь негоден. Он годен только вскрикивать, поднимая пиво: «Да будет он вечно в нашей памяти, омэйн!»

Вика заводит глаза вверх и вправо, сосредоточивается, и… о! Вдруг Лёдик, как живой, как на снившейся телепередаче, выходит к нему из загашника мыслей. И не один, а с Жалусским.

— Я хочу сказать о кино… Эта парочка, Плетнёв и Жалусский, хоть Плетнёв был важный классик, любила устраивать розыгрыши. Очень много и с удовольствием дурачились и хохмили. Сняли, у меня есть, любительское пародийное кино «Роман и Ева». Это капустник. Смеялись над официозом Союза писателей. Прилепливались к веселой жизни киношников. Торчали в Одессе на съемках фильма «Поезд в далекий август»…

— Где Иосиф Бродский играл первого секретаря горкома Одессы Наума Гуревича в средних и длинных планах, а с крупных планов его потом срезали, поскольку он предатель Родины, на крупных планах пересняли другого актера, — вставила режиссерша. — Мы когда Бродского в документальном фильме в Венеции снимали, он нам об этом во всех подробностях рассказал.

— Да, на съемках Лёдик с Бродским подружились. Когда Лёдик стал тоже отщепенцем, он хотел с Бродским повстречаться, но не успел.

— Ты знаешь, Витя, хоть Лёдик не очень интересно писал в парижский период, но стоит тебе все же взглянуть, мы сохранили одну его вещицу в отрывках. Он получил под нее аванс в начале семьдесят четвертого. Но не дописал ее. После его смерти я положил рукопись в папку с его личным делом, — вдруг возникает Глецер.

— То есть у вас лежит неопубликованная повесть Плетнёва?

— «Повесть московского двора». Текст без конца. Если я правильно помню. Давно это было.

— Для меня это важно. Мне для реконструкции… То есть я не имел в виду реконов… Для реконструкции плетнёвского метатекста. Это нас интересует. Давайте мы вам позвоним по телефону. Вам позвонит наша сотрудница Мирей Робье. Хотя… Ну, в общем, даже если позвонит не Мирей, мы все равно позвоним. Оформим, конечно, конфиденциальность и условия публикации.