Источник счастья. Небо над бездной - Полина Дашкова

Скрипнули половицы, забрезжил свет под дверью, послышалсяшепот, дверь открылась. Появился незнакомый юноша. Таня подняла голову, взыбком свете свечи увидела блестящие глаза, черные брови, белые зубы.

— А, я же говорил, она не спит. — Он шагнул в комнату. — Тыпочему сидишь на полу?

Он поднял ее, обнял, от него пахло ледяным морем, ветром,снегом.

— Ося, Осечка, какой взрослый, красивый, — прошептала Таня.

Времени было в обрез. Менялись пограничные посты. Старыйпрогулочный буер ждал у маленького пирса, в нем сидел здоровенный пожилой финни курил трубку. Дул холодный ветер, мела метель. Мишу, сонного, закутанного втулуп, Федор вынес на руках. Передал в буер на руки Андрюше. Таня обняла Федораи застыла. Финн что-то кричал сквозь шум ветра, наконец Ося взял Таню за плечи,оторвал от Федора, тут же сам быстро обнял его.

— Не прощаюсь. Увидимся.

Вздулся парус, буер полетел по льду. Федор неподвижно стоялна краю пирса. Таня сквозь радужную пелену слез смотрела на Федора, пока он нескрылся из виду в снежной мгле.

Вуду-Шамбальск, 2007

Елена Алексеевна очень удивилась, когда увидела вертолет изокна корпуса. Так удивилась, что даже не обратила внимания на руку ПетраБорисовича, нежно поглаживающую ее плечо.

— Смотрите, над котлованом свечение!

— Лена, успокойтесь, это вертолет Германа, и развалины его,пусть делает там, что хочет. И никакого свечения над котлованом я не вижу, тьмакромешная.

Несколько минут назад они вдвоем поднялись на четвертый этажжилого корпуса. После роскоши дворца почти не обжитая комната Орлик показаласьПетру Борисовичу удивительно милой, трогательной.

«Есть в этом нечто юное, студенческое, — подумал Кольт,снимая с Орлик скромную котиковую шубку. — Пожалуй, не поеду назад, к Йорубе.Останусь. Ради приличия спрошу, не найдется ли свободной комнаты, а дальшепоглядим. Ей так идет это платье, серый шелк красиво оттеняет глаза».

Орлик вдруг погасила свет. Петр Борисович охнул про себя,возликовал, шагнул к ней. Но оказалось, что она желает получше рассмотретьсвечение над котлованом.

— Что они там делают? Загадят все, поломают, тем более онпьян.

— Кто пьян?

— Герман Ефремович и гости, которых он притащил.

— Герман не пьет. Ну, что вы так разволновались? — Кольтпридвинулся ближе, коснулся щекой ее щеки. — Лена, здесь хорошо, тихо, мы свами наконец одни.

Орлик мягко отстранилась, посмотрела на него. В темноте ееглаза таинственно блестели.

— Простите, это слишком серьезно. — Она выскочила за дверь,побежала по коридору к лестнице.

Кольт в недоумении побрел следом, услышал где-то внизу стуки тревожный голос Орлик:

— Дассам, вы спите?

Спустившись на второй этаж, Петр Борисович нашел Орлик вкрошечной комнате, где не было ничего, кроме узкой, аккуратно, по солдатскизаправленной койки, стола, стула и облезлого платяного шкафа.

— Дверь не заперта. Куда он делся? — испуганно прошепталаОрлик.

— Кто?

— Старик, дворник. Идемте. Что у вас на ногах? Опятькакая-то замшевая ерунда? Ладно, нет времени. Дассам, вероятно, уже отправилсятуда. Надо спешить. Старик один с этой кодлой вряд ли справится.

— Лена, подождите, вы можете объяснить, что происходит?

Но она уже умчалась наверх и через пару минут спустилась,принесла его куртку, свою шубку, фонарь.

— Герман Ефремович решил устроить оргию в церемониальномзале, — объясняла она, пока шли по расчищенной дороге к котловану, — этогонельзя допустить ни в коем случае. Судя по тому, что нет Дассама, они и черептуда притащили.

— Какая связь между этим вашим Дассамом и черепом? — сквозьодышку спросил Кольт.

Он едва поспевал за ней, она взяла его за руку, они почтибежали.

— Череп нашел Дассам, осенью он помогал мне на раскопках, онзнает древний шамбальский алфавит, всю мифологию, он помог мне расшифроватьглиняные таблички.

— Если он такой умный, почему работает дворником?

Она не ответила, помчалась еще быстрей. Прожектора надкотлованом не горели. Когда приблизились, стало видно слабое голубоватоесвечение откуда-то из глубины. Оно исчезало, появлялось, словно глубоко внизулетало множество светлячков.

— Пойдемте с той стороны. Почему они погасили прожектора?Что они творят?

Фонарь осветил провал и железную лестницу.

— Не волнуйтесь, спуск лучше, чем в прошлый раз, когда выприезжали, — утешила его Елена Алексеевна, — подождите, я первая, вы за мной.

Петру Борисовичу казалось, лестница никогда не кончится. Ониспускались все ниже. Кольт выругался про себя. Зачем, куда тебя понесло, старыйидиот? Впрочем, он понимал, остановить Елену Алексеевну невозможно, а сказать:увольте, лезьте в вашу яму без меня, язык не поворачивался. Теперь уж поздно.

Петр Борисович был несказанно счастлив, когда почувствовалнаконец под ногами твердую ровную поверхность, пусть даже на глубине метровпятнадцати, не меньше.

— Все, мы внутри. Это жилые комнаты, — сказала Орлик.

— Потрясающе, — пробормотал Петр Борисович.

— Слава богу, хотя бы музыку не врубили. Герман Ефремовичобожает тяжелый рок, а для развалин такие вибрации гибель. Что там шипит? Выслышите?

Петр Борисович ничего не слышал, кроме тишины.

— Точно, шипит, — волновалась Орлик, — они шашлыки, что ли,жарят? Жирафа доедают? Идите за мной, не бойтесь, тут безопасно, только,пожалуйста, быстрее.

Фонарный луч выхватывал фрагменты орнамента на стенах,обломки колонн, статуй. Впереди показался тусклый свет. Свернули, миновалисводчатый коридор, еще раз свернули. Свет стал ярче. Орлик замерла, погасилафонарь, взяла Петра Борисовича за руку.

— Тихо, не двигайтесь, прижмитесь к стене.

Они очутились в неглубокой темной нише, внизу был зал.Множество свечей стояло на полу, образуя ровный огромный овал. Внутри овалавозвышалась цилиндрическая каменная колонна. И свечи, и колонна были черногоцвета. От колонны шло голубоватое свечение, такое сильное, что не сразу удалосьразглядеть хрустальный череп.

В зале находилось всего три человека. Господин Хот, Соня иГерман. Судя по расположению фигур, Герман играл здесь третьестепенную роль,стоял скромно в сторонке, хотя единственный из всех был одет в древнийцеремониальный наряд, тот самый, что напяливал в прошлый раз, когда привелПетра Борисовича в хранилище полюбоваться хрустальным черепом.