Вихри Валгаллы - Василий Звягинцев

— Боюсь, господин адмирал, что если они сейчас веером сбросят свои девять торпед, то мы не успеем увернуться, — стараясь быть невозмутимо вежливым, сказал командир линкора. Он, в отличие от своего лейтенанта, повоевать успел, причем боевое крещение принял на «Галатее», командуя вторым отрядом легких сил Гарвича, столь блестяще проявившим себя в бою у Доггер-банки.

— Чепуха. Они на это никогда не решатся. Наблюдайте за их броненосцами. Что они думают делать, по-вашему?

— Головной линкор русских ложится на курс сближения. Дистанция семьдесят кабельтовых. В случае торпедной атаки он может поддержать свой эсминец достаточно прицельным огнем. А русские стрелять умеют… — Капитан не добавил: «намного лучше нас», хотя опыт войны показал, что эффективность стрельбы английских кораблей при Доггер-банке составила один процент попаданий, в Ютландском сражении — немногим более двух процентов, а броненосного отряда Черноморского флота в бою у мыса Сарыч — более двадцати процентов.

— Чепуха! То, о чем вы говорили, было семь лет назад. Сейчас там просто некому уметь… Дайте предупредительный выстрел из носового каземата по курсу дестройера.

В это время «Генерал Алексеев» начал поворот к норду, одновременно обозначая намерение возвращаться в Севастополь и выходя на пересечение курса британского отряда.

152-миллиметровый снаряд левого бакового орудия «Эмперора», сопровождаемый верещанием сорванных направляющих поясков, пошел к «Беспокойному».

Первый выстрел сражения, знаменующего наступление новой эры, был сделан. Вообще двадцатый век прославился отчего-то именно выстрелами, которые резко меняли ход истории. Торпедные выстрелы японских эсминцев на рейде Порт-Артура, выстрел Гаврилы Принципа, выстрел «Авроры», выстрелы эсэсовцев Науйокса в Гляйвице, выстрел неизвестной пушки в Майниле, начавший советско-финскую войну… Можно вспомнить и другие. Но вот этот был по-своему особенный.

«Беспокойный», своевременно (движение ствола боковой шестидюймовки) увидев сорвавшееся с левого среза английского линкора белое облачко, резко положил руль влево и включил машины враздрай: правая — полный вперед, левая — полный назад. Поэтому снаряд вспенил высокий фонтан далеко в стороне.

«Ваш курс ведет к опасности!» — мигнул на прощание англичанам его сигнальный фонарь.

— Вот и все, — удовлетворенно буркнул в снежно-белую бороду адмирал Сеймур. — Наполеон был прав: бог на стороне больших батальонов. Сейчас они начнут отход под прикрытие береговых батарей. Однако я все равно не понимаю, зачем они вытащили в море свои никчемные старые броненосцы?

«Не понимаешь — остерегись», — хотел ответить на его вопрос командир линкора, но промолчал. Пока старший начальник на мостике и руководит операцией, с ним спорить не стоит. Конечно, по уставу можно потребовать разъяснений о границах полномочий, только зачем?

Сеймур тоже, как оказалось, испытывал смутные опасения.

— Примите левее, — приказал он командиру. — Пристройтесь в кильватер русским. Вдруг они наводят нас на минные поля?

В этот момент кормовая башня «Пантелеймона» окуталась облаком дыма.

Был бы адмирал Сеймур русским флотоводцем, он непременно воскликнул бы нечто более подходящее для изображения на заборе, чем в исторических хрониках.

Два двенадцатидюймовых снаряда легли перед носом «Эмперора» очень близким накрытием. Строго говоря, при тогдашних несовершенных дальномерах и прицелах это можно было считать и попаданием. Теперь тактика требовала перехода на поражение беглым огнем из всех стволов эскадры.

— Боевая тревога, сэр? — спросил командир линкора. До сего момента отряд шел по-походному: башни в диаметральной плоскости, пушки не заряжены и даже не задраены водонепроницаемые переборки.

— Да, черт возьми! Боевая тревога! И пусть начинают молиться своему богу.

Адмирал Сеймур упустил свой единственный шанс. Еще только что он мог бы остаться в истории как заслуженный английский флотоводец, пусть и допустивший небольшую тактическую или политическую ошибку, не сумевший довести до конца определенное предприятие. Но это сохранилось бы только в адмиралтейских рапортах и малотиражных исторических трудах, не интересных никому, кроме специалистов.

Однако адмирал решил иначе. Не поняв, что противник специально вынуждает его на безусловный акт агрессии, Сеймур скомандовал:

— Залп!

Положение английского отряда для открытия огня было самое невыгодное. Действительно великолепные, рационально-красивые английские линкоры с пятью расположенными линейно-возвышенно башнями 343-миллиметровых орудий, с двадцатиметровой пирамидой боевых и штурманских рубок в основании титанической трехногой мачты, на которой размещались самые в то время совершенные командно-дальномерные посты и приборы управления огнем, при таком построении, имея на эскадре пятьдесят орудий главного калибра, смогли ответить на залп «Пантелеймона» всего лишь из четырех стволов двух баковых орудий «Эмперора». А броненосная бригада Черноморского флота могла стрелять по англичанам из двадцати четырех стволов только двенадцатидюймовых плюс из более чем сорока пушек калибром 203, 152, 130 миллиметров.

Даже один из восьмисоткилограммовых снарядов «Эмперора» при удачном попадании мог вывести из строя старый броненосец (Ленин назвал его когда-то «непобежденной территорией революции»).

Однако легли все четыре снаряда с огромным недолетом. Таблицы стрельбы всегда учитывают три фактора: расстояние до цели, угол, под которым она перемещается, и ее предполагаемую скорость. Вот в третьем параметре англичане и ошиблись. Скорость отряда была определена как четырнадцатиузловая, на самом же деле русские линкоры уже шли на двадцати.

И в результате громадные всплески поднялись на гофрированной черно-синей поверхности моря совершенно напрасно.

Вот тут адмирал Сеймур и произнес историческую фразу: «Я не намерен связывать себя движением в ту сторону, куда меня будет приглашать противник». Резон в этом, несомненно, был. Сохраняя прежний курс, всего через двадцать минут британская эскадра оказалась бы в зоне действительного огня севастопольских береговых батарей. Кроме того, Сеймур опасался подводных лодок. И хоть было их в составе Черноморского флота всего две, после мгновенной гибели «Абукира», «Хога» и «Кресси» от торпед немецкой «U-9», англичане относились к подводной опасности очень серьезно.

— И все равно я не понимаю, на что рассчитывает их командующий… — цедил адмирал сквозь зубы, прижимаясь лбом к каучуковому нарамнику стереотрубы. Он знал, что непонятным образом вернувшийся на свой пост русский флотоводец крайне умен, если судить по его деятельности в мировую войну, и никогда бы не вывел свой жалкий отряд в море на бессмысленный расстрел. Разве только его ослепляет ненависть к предавшим его в Иркутске бывшим союзникам.

— Что вы по этому поводу скажете, коммодор? — обратился он к командиру линкора.

Коммодор Гуденефф был опытным и отважным моряком, командуя отрядом крейсеров в Ютландском сражении, заслужил крест Виктории, но с фантазией у него было не очень. Он не смог подсказать своему флагману единственно верного в этой ситуации решения, потому что тоже не видел других опасностей, кроме мин и подводных лодок. Однако в разгар дня на глади почти штилевого моря перископ атакующей лодки виден за несколько миль. И он ответил то, что считал наиболее вероятным: