Преступники. Факел сатаны - Анатолий Алексеевич Безуглов
Шрифт:
Интервал:
Они вошли в магазин. Посетителей не было. Впрочем, как и товара. Продавец скучал возле пустых полок.
Гарнич–Гарницкий нырнул в еле приметную дверь и вернулся минут через пять с бумажным пакетом в руках.
– Эрмитаж сидел? – поинтересовался Денис, когда они вышли из магазина и зашли в зеленый дворик.
– Почти полвека.
– Ого! – присвистнул Акатов. – Профиль какой?
– Ширмач.
«Карманный вор», – перевел для себя с жаргона лейтенант.
– Спец. каких в стране наперечет, – продолжал капитан. – И верхушечником был, и умел брать на вздерку
«Воровал из наружных карманов и ухитрялся украсть только часть денег», – снова расшифровал для себя Денис.
– Причем никогда не унижался до того, чтобы взять бухаря. Ну, пьяного обчистить.
– Я понял, – кивнул Акатов. – Специально учил феню… Выходит, ваш знакомый – вор в законе?
– В самом что ни на есть. Лишь последние пять лет на свободе.
– Но ведь такие не завязывают. И помирают в юрсах, – щегольнул Денис блатным словом, означающим тюрьму.
– Верно, – кивнул Гарнич–Гарницкий, – Эрмитаж завязал из–за профнепригодности. Болезнь Паркинсона, Как с трясущимися руками лезть в карман?
Они поднялись на второй этаж. Капитан позвонил За дверью – ни звука.
– Может, нет дома? – сказал лейтенант.
– Дома, – убежденно произнес Гурий Тихонович. – Пока встанет, пока подойдет. Старик… Эту каморку мы помогли ему получить. Хотя и попортил он нам кровушки.
Щелкнул замок, и на пороге показалась согбенная фигура в заношенном махровом халате.
– А–а, Тихоныч, – протянул старик, всматриваясь в гостей старческими слезящимися глазами.
– Примешь, Егор Иванович? – спросил капитан.
– Еще бы! Заходь…
Они сразу очутились в небольшой комнатенке с продавленной тахтой, куцым столиком и двумя табуретками. Пахло старостью и неухоженностью.
– Денис, – представил своего спутника Гарнич–Гарницкий, не объясняя, однако, кто такой Акатов.
Хозяина, впрочем, это и не интересовало. Капитан выложил на стол содержимое пакета: хлеб, две банки сайры в масле, кусок вареной колбасы и пачку индийского чая.
– Знатная шамовка, – проговорил Эрмитаж.
Руки у него ходили ходуном, голова мелко тряслась. Поэтому вскрыл консервы сам капитан, он же нарезал хлеб и колбасу, поставил чайник на электрическую плитку.
– Племянница заходит? – спросил Гурий Тихонович, ополаскивая под краном заварной чайник.
– Василиска? – сказал с болезненной гримасой Егор Иванович. – Уже месяц как носа не кажет. Не я ей нужен, а моя хата.
– Все–таки прописал ее? – удивился капитан.
– А куда деваться? Так бы и вовсе не заглядывала. И подыхал бы тут один, как пес.
– Так ведь у ее мужа есть площадь.
– Она специально развелась. Теперь ждет не дождется, когда я отброшу копыта. – Эрмитаж вздохнул. И попросил: – Ты, Тихоныч, не много заварки сыпь, байкал[6] сделай. Я и так мотор испортил чифирем.
Ел он неопрятно, с трудом донося до рта пищу трясущимися руками. Оба опера за компанию умяли по бутерброду. А когда приступили к чаю, Эрмитаж спросил:
– Как я понимаю, Тихоныч, ты по делу.
– По делу, – не стал лукавить капитан. – Взгляни–ка…
И выложил перед хозяином увеличенные снимки наколок.
Егор Иванович внимательно рассматривал их, неспешно прихлебывая из чашки. Закончив пить чай и вытерев рот ладонью, спросил, показывая на татуировку, выполненную на немецком языке:
– Что это означает по–русски?
– Свобода и любовь, – ответил Акатов.
– А где нарисовали?
– На плече.
– Немчик, что ли?
– Может быть, и немец, – сказал Денис.
– Сиживал я с ихним братом. Со спецпереселенцами. Много посадили в конце войны и после… Но такую картинку ни у кого не встречал. – Эрмитаж взялся за снимок наколки в виде якоря. – А это где находилось?
– На руке. Вернее, почти на запястье, – пояснил лейтенант.
Егор Иванович пристально вгляделся в фотографию, покачал головой.
– Ждем твое заключение, – поторопил Гарнич–Гарницкий бывшего зэка.
– Якорек как якорек, – пожал плечами тот. – Такие штуки любят моряки. На воле.
– Это мы и без тебя знаем, – подначил Егора Ивановича капитан.
Его слова задели хозяина квартиры. Он снял рубашку и майку. Денис едва сдержался от восклицания: на дряблом теле не было ни квадратного сантиметра без татуировок.
И Акатов понял, почему его прозвали «Эрмитаж». Ходячая картинная галерея, да и только!
– Глянь, тоже якорь, – показал Егор Иванович тыльную часть кисти левой руки. На ней был выколот якорь с фрагментом спасательного круга на фоне яхты, плывущей по волнам. И тут же слово «свобода». – Смекай: хочу быть на воле… А просто якорь ни хрена не означает.
– Выходит, каждая картинка имеет свой смысл? — • уточнил Акатов.
– А как же, – солидно произнес хозяин. – Как ты думаешь, что означает вот это? – он ткнул пальцем в грудь, где была вытатуирована Божья матерь с младенцем, витающие в облаках. Фоном служил крест и восходящее солнце. Все детали были выписаны с поразительной тщательностью и мастерством.
– Здорово! – почесал затылок Денис.
– А–а, не знаешь, – протянул Эрмитаж, довольный. – Так вот, картинка говорит, что тюрьма – мой дом родной…
– Накалывается только на груди? – спросил Гурий Тихонович, когда отлично знал это. Старался для молодого коллеги…
– Только, – кивнул Егор Иванович.
– А это что? – расспрашивал Акатов, показав на плечо.
Там был изображен тюльпан в руке, обвитой колючей проволокой.
– Моя первая наколка, – ответил Эрмитаж. – Такую делают, если загремишь в воспитательно–трудовую колонию в шестнадцать лет. Черточку видишь?
– Вижу.
– Это значит, что я схлопотал полгода. А если стоит точка – один год, две точки – два. Ну и так далее.
Егор Иванович «просветил» оперов и такими сведениями, которые нельзя было «прочесть» на его теле. Например, изображение мужской головы на фоне креста означало: человек совершил убийство; джинн, вылетающий из кувшина, – наркоман; глаза на ягодицах – пассивный гомосексуалист; пчела на половом члене – активный гомосексуалист; два тюльпана – поборник кровной мести…
Кое–что Денису было известно, но очень многое он слышал впервые.
Оперы засиделись у Эрмитажа. И, когда вышли на улицу, Акатов сказал:
– Основное дело, увы, мы так и не прояснили.
– Но зато ты прослушал лекцию, которую тебе не прочтут даже в Академии МВД, – улыбнулся Гарнич–Гарницкий.
– Это факт, – согласился лейтенант.
Гурий Тихонович проводил его до гостиницы «Волна», где остановился Акатов. Договорились встретиться завтра.
Стремительность, с которой Гранская примчалась из теплого солнечного Южноморска в холодную, со свинцовым небом Москву, поразила генерал–майора Кочергина. Во всяком случае, когда она вошла в его кабинет и представилась, замначальника ГУВД удивленно переспросил:
– Та
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!