Правда варварской Руси - Валерий Шамбаров

А вот престиж Франции неизмеримо вырос. Хотя, кажется, с чего бы? Она месилась с соседями 6 лет и ценой колоссальных потерь и затрат приобрела крохотные прирезки территории, которые не на всякой карте и разглядишь… Но такова уж сила пропаганды. А пропаганда во Франции со времен Ришелье была на высоте. И вокруг достигнутых успехов раздули неимоверную шумиху. Людовика чествовали как триумфатора, пелись дифирамбы «непобедимой» армии. И соседи попадали под впечатление этих информационных потоков. Но росту престижа Франции способствовали не только и не столько победы, а в большей степени те стереотипы «красивой жизни», которые внедрил Людовик! Европа завидовала. И заглядывалась на его двор, как плебеи подсматривают за разгульными развлечениями «высшего света».

Французский культ роскоши раскручивался все в большей степени. Потребности повышались. И в Париже было отнюдь не просто держаться «на уровне», удовлетворять зажравшихся и удивлять привычных к швырянию денег. А чтобы заметили и оценили, требовалось не просто вкусно угостить, удобно ездить, красиво одеваться, а именно удивить. Максимально изменить естественное. Превратить весну в осень, зиму — в лето. Чтоб в январе подавали свежую клубнику, а в июле устроить бал с настоящим льдом. Поразить всех «балетом» неважно какого качества, но с фантастическими костюмами и диковинными машинами, созданными для единственной постановки. И Людовик часто сам участвовал в подобных «балетах» — ему, как «королю-солнце», традиционно отводилась роль Аполлона. Как раз тогда развилось французское кулинарное искусство, изобретавшее соусы и салаты из десятков и сотен компонентов (желательно редких и дорогих).

В архитектуре возник стиль помпезной пышности — барокко. Строились вычурные дворцы, разбивались сады и парки. Но опять так, чтобы максимально изменить природу. Придать деревьям и кустам искусственные формы, пригорки срыть до ровных лужаек, расчерченных дорожками, а на ровных местах насыпать пригорки с искусственными гротами. Вершиной такого стиля стал Версаль. По замыслу короля, ему предстояло стать самым большим дворцом в мире. И самым дорогим. В болотистом лесу велись масштабные работы. Десятки тысяч людей копошились на месте будущих зданий и парков. Жили рабочие в наскоро сбитых бараках, их косила болотная лихорадка. Каждую ночь специальные фуры вывозили мертвецов. На одной лишь постройке водопровода для фонтанов в течение 3 лет было занято 22 тыс. солдат и 9 тыс. рабочих, и обошелся водопровод в 9 млн. ливров и 10 тыс. человеческих жизней. Всего же строительство Версаля продолжалось 14 лет и стоило 500 млн. А сколько народу угробили, история умалчивает.

Язва показной роскоши перекинулась и на провинции. Все старались пустить пыль в глаза, шикануть. Что требовало денег. И развилось повальное воровство. Воровали в армии, администрации, судах, министерствах, при дворе. Ну а верхом мечтаний дворян или мещан стало пристроить сына в свиту, а дочь — в наложницы того или иного вельможи. И матушки внушали дочерям: «Если им уж суждено пасть, то пусть падут, но не иначе как на кровать из розового дерева». Целью жизни стало — продаться подороже. Ведь главными мотивами придворной жизни оставались сексуальные. Современник писал: «Те, кто избежал порока, выглядели чудаками или дикарями, отставшими от века». Семья считалась глупым анахронизмом, чистой формальностью. Однако и в этой сфере произошли изменения. Если раньше кавалер тащил даму в укромный угол, задирал юбку, и оба по быстрому удовлетворяли свои потребности, то теперь высший свет пресытился обычным развратом. И придумал игру в «куртуазность», когда заинтересованные стороны, разжигая и подогревая свои желания, должны были пройти долгий ритуал предварительных ухаживаний, намеков, условностей, преодолеть многочисленные препятствия (мнимые или выстроенные нарочно), и лишь после этого попадали в постель. Появилась богатая символика жестов и слов для этих игр.

Менялась и мода. Наряды становились все сложнее и причудливее. Чтобы привлечь внимание, дамы сооружали чудовищные прически в виде садов, замков, лугов со стадами, морей с флотами. Но прежде телесные соблазны максимально выставлялись напоказ, а сейчас требовалось лишь «намекать» на них, маскировать. В рамках «куртуазных» игр туалеты должны были создавать дополнительные «преграды» на пути любовников. И именно в это время появились многочисленные дополнительные предметы одежды и белья с массами завязочек, пуговок, застежек. Поскольку раздевание тоже превращалось в долгий процесс «достижения заветной цели» и должно было сопровождаться элегантными разговорами и сюсюканиями. И даже в объятиях партнеры теперь вместо наготы демонстрировали друг дружке элегантность интимных нарядов и изысканность манер — считалось, что так соблазнительнее.

Словом, и здесь возобладал тот же принцип: чем дальше от естества, тем лучше. В рамках этих требований менялись и стереотипы «соблазнительности». И вместо «рубенсовской» полноты стали цениться тонкие талии. Нет, еще не худощавые стройняшки — просто шнуровка корсета очень сильно затягивалась, сужая поясницу в немыслимой степени. Правда, при этом деформировались ребра, внутренние органы, нарушался обмен веществ, но это был эталон красоты! Чтобы придать себе еще более «товарный» вид, дамы пользовались бесчисленными притираниями, помадами, запах пота глушили очень крепкими духами, угри на грязной коже маскировали толстым слоем пудры. А волосы на… ну, скажем, в нижней части корпуса, сбривали. Но не из сексуальных соображений, а из гигиенических. Поскольку туалетной бумаги не знали, да и вшей чтобы было поменьше.

Знатная дама обычно наутро отсыпалась после вчерашних развлечений, половину дня проводила в уборной в обществе куаферов, цирюльников, горничных, портных. А остаток дня и ночь тратила на новые развлекательные мероприятия. Конечно, при таком времяпрепровождении о каком-либо умственном развитии говорить не приходилось. Но внешняя «окультуренность» теперь входила в правила «куртуазности» и повышала цену «товара». И ее приобретали через специальных наставников. Существовали и места, наподобие салона отставной куртизанки де Ланкло, увлекавшейся философией эпикурейцев и принимавшей у себя литераторов, поэтов, мыслителей. И аристократки могли здесь почерпнуть сведения о новинках искусства, верхушечные оценки, сплетни — этого хватало. Возникла и «прециозная» литература. То бишь «драгоценная», «жеманная», для избранных, где главным считалась нарочитая вычурность языка. Наш с вами современник вряд ли сможет ее читать, уж больно нудно. Но в тогдашнем мире эти романы были учебниками «изысканности».

И все-таки жизнь верхушки французского общества не была легкой и безоблачной. При дворе всегда кипела жесточайшая грызня. Конкурировали и пакостили друг другу мужчины и женщины, желающие выдвинуться. Те, кому это удалось, защищали свои позиции и дрались за возможность улучшить их. Главные «партии» образовывались при королевских фаворитках и кандидатках на эту роль. И подробности их борьбы занимали двор куда больше, чем военные победы и поражения. Дамы разоряли казну, лезли в политику — и вовсе не из государственных соображений, а просто из соперничества. Если «партия» одной фаворитки поддерживала какое-то решение, то «партия» другой силилась сорвать его. Интриги были далеко не безобидными. Проигрыш, просчет, ошибка стоили карьеры, а то и свободы или жизни.