Верный Руслан. Три минуты молчания - Георгий Николаевич Владимов

– Пластырь не будете заводить?

– Вылазь, в машине вода.

Он загромыхал там бочками.

– Зачем же мы с тобой сидели, Сеня?

– Выберешься один?

– Да выберусь… Но сидели, спрашивается, зачем?

– Ладно тебе… Люковину задраишь?

– Да уж задраю. Но учти, Сеня, так ты мне и не ответил.

Я побежал помогать с помпой. Мы её протащили в узкости, между фальшбортом и рубкой, отдраили дверь в коридор. Комингс тут – чуть не до колена, и пока мы эту дуру перетаскивали, все руки себе пооборвали. Но сразу же и забыли про них.

Из шахтной двери пар валил, а сквозь пар мы увидели воду – чёрную, в мазутных разводах. Пайолы кое-где всплыли и носились с волной. Именно с волной – море разливанное бушевало в шахте: то кидалось на переборку, а то накатывало на фундамент, и тогда из-под машины пыхало паром. Даже дико было, что она ещё работает, стучит…

Выходной шланг вывели за дверь, на палубу, а входной опустили в шахту. До воды он не доставал.

Из пара выплыл Юрочка – по колено в воде, но, как всегда, полуголый.

– Олухи, шланг наро́стить не сообразили?

– Чем его наро́стишь? – спросил Шурка. – У тебя запасные есть?

– А нечем – так на хрена тащили? От главного покачаем.

– А что ж не качаете?

– Как это не качаем? Сразу и начали, как потекло.

«Где же ты был, сволочь? – хотелось мне его спросить. – Где ты был, когда “потекло”? Сидел небось на верстаке, вытачивал какую-нибудь зажигалку, пока тебе уже пятку не подмочило. А когда спохватился, так “деда” позвать духу не хватило, сам решил откачать, а сам ты толком не знаешь, как водоотлив включается».

– Чего ж теперь с помпой-то? – спросил Васька. – Опять двадцать пять, назад волоки?

– А кто вам её велел сюда переть?

– Бичи, – сказал Васька, – лучше я спать пойду.

Из-за машины вышел «дед» – тоже весь в пару, но в пиджаке, с галстуком.

– Куда помпу отсылаешь? – сказал он Юрочке. – Прошляпили мы с тобой, так пусть хоть вручную помогут.

Это он потому сказал «мы с тобой», что на вахте моториста «деду» тоже полагается быть – не всю вахту, но заходить, поглядывать. А «дед» сначала кино смотрел, а потом бегал меня искать. Но шляпил-то, конечно, он, Юрочка.

– Так шланг же у них не достаёт, Сергей Андреич.

– Вёдрами пусть почерпают.

– Гуляйте с вашей техникой, – сказал Юрочка.

Опять мы эту дуру перетаскивали через комингс. Но уж до места не тащили, затолкали в угол, лишь бы проходу не мешала. Стали вёдрами черпать – один внизу набирал, двое на трапе передавали, четвёртый с ним бегал к двери, выплёскивал на палубу.

Потом Шурку позвали на руль. Вместо него Серёга пришёл – рокан зачем-то скинул, телогрейка в снегу.

– Ты б хоть куртку мою надел, – говорю ему.

– А ничего, Сень, я так. – Он выплеснул ведра три, потом сказал: – Да и нету её, куртки-то.

– Как нету?

– А высосало к чертям в дыру.

Я прямо обалдел.

– А ты куда смотрел?

– А я не смотрел, Сеня. Там же темно, в трюме-то. Я чувствую – жгёт. Пощупал – а куртки и нету. То-то я тебя спрашивал: зачем мы там сидели?

– Чёртов ты хмырь!

– Будет вам лаяться, – сказал Васька Буров. – Нам бы пароход спасти, а по курточке ты после поплачешь. Думаешь, мне твоей курточки не жалко?

– Мне тоже прямо плакать хотелось, – сказал Серёга. – Ты уж прости, Сеня.

Я бы озлился по-настоящему, но сил не было. Мы уже вёдер тридцать вылили. Или сорок, я не считал. Васька Буров, который считал, сказал, что шестьдесят восемь. А воды и на дюйм не убавилось. И паром уже всю шахту застлало, только мелькали чьи-то головы, руки, и показывалось, ехало наверх ведро – наполовину, конечно, расплёсканное…

Сменили нас кандей с «юношей» и бондарь.

– Сходите покушайте, ребята, – сказал нам кандей. – Час вам даём. Я там борща сварил.

Он всё же настоящий был повар, всегда у себя на камбузе хозяин. Да нам-то сейчас меньше всего есть хотелось.

– Лучше покемарю я этот час, – сказал Васька Буров. – И вам советую.

Я всё же пошёл вдоль планширя, хотел поглядеть на волну – может, там и волочится моя куртка? – но что увидишь, заряд совсем озверел.

В кубрике повалились в койки, и Васька захрапел тут же. Серёга ещё поворочался, постонал, но тоже затих. А мне вдруг и спать расхотелось – всё я за эти письма переживал. Ну, и за куртку тоже. Вы же помните, чего она мне стоила. Но главное – вот что меня стало мучить: ветер переменится, и она же непременно в Гольфстрим выплывет, а там пароходов – яблоку негде упасть, и кто-нибудь мою куртку подберёт, и будут читать эти письма, не совсем же они размокнут. И как я тогда перед Лилей буду выглядеть? Ведь это по всему флоту пойдёт, какие мы «дети тревоги», они же только четыре тревоги и знают: пожарную, водяную, шлюпочную и «человек за бортом», – вот и поострить повод: «В какую ж тревогу вас делали, ребятки?» И чем я там её поразил в первую встречу – тоже легендами обрастёт, и никто даже не вспомнит, как их нашли, эти письма, и выйдет – будто я сам их пустил читать. Зачем? А чтоб девку ославить, которая взаимностью не ответила. Я прямо похолодел, как представил