Три метра над небом. Трижды ты - Федерико Моччиа

– Это было чудесно. Я люблю Себу. И теперь я могу тебе это сказать: гораздо больше, чем Филиппо.

Даниэла смеется. И внезапно понимает, что это самое время, чтобы ему об этом сказать, но она совершенно не знает, как начать. Потом она вспоминает о том фильме, о котором говорила с Баби, и тут ее осеняет.

– Васко, я должна сказать тебе одну вещь. Себастьяно давным-давно попал в аварию и ударился головой, он уже больше ничего не помнит, но на самом деле это он твой папа.

Васко открывает рот: он удивлен, но не поражен.

– Серьезно?

– Да.

– А ты уверена?

– Ну конечно…

– Но он жутко симпатичный. Какой же у меня классный папа. Но только как мы ему теперь об этом скажем? Рано или поздно он это вспомнит?

– Мне кажется, что если ты пойдешь и ему об этом скажешь, то к нему вернется память, и он будет очень счастлив.

– Мама, а ты уверена?

– На все сто. Когда ты ему об этом скажешь, он вспомнит все за секунду. И если твоя мама тебе так говорит, то так оно и есть. Я тебе когда-нибудь врала?

Васко недолго раздумывает, а потом ей улыбается. Это правда, мама не врет. Так что он бросает пластмассовую палку на землю и идет к главной двери дома. Себастьяно там. Он стоит и дает кое-какие указания – и тут слышит, что его окликают.

– Себа…

Он оборачивается и видит Васко: в гостиной он один. Даниэла следит за ними издалека.

– Я хотел поблагодарить тебя за праздник. Он был чудесным и неожиданным, и это мне очень понравилось.

Себастьяно продолжает стоять и улыбается.

– Я рад, что тебе было весело.

– Я должен сказать тебе одну вещь. Он понравился мне еще больше, потому что я кое-что узнал. Ты этого не помнишь, но я тебе должен об этом сказать. Ты мой папа.

Себастьяно, удивленный, смотрит на Даниэлу и видит, как она издалека ему улыбается и кивает. И тогда он, уже не выжидая, становится на колени перед мальчиком и крепко прижимает его к себе.

Почти приглушенным из-за этого объятия голосом Васко ему повторяет:

– Ну как, ты хоть немного вспоминаешь? Хотя бы немного?

Себастьяно от него отстраняется и смотрит на него растроганно и взволнованно.

– Да, отлично вспоминаю. Мне это вспомнилось именно сейчас… Я так счастлив быть твоим папой.

Тогда Васко отбегает от него и идет к двери, но потом оборачивается в последний раз и ему улыбается.

– Но только больше ты об этом не забывай, ладно?

– Нет, конечно, нет.

Васко бежит к Даниэле, громко крича:

– Мама, мама, я ему это сказал! Ты была права, он сразу же вспомнил!

– Вот видишь? Я никогда не вру.

– А теперь можно мы поедем домой? Я хочу поиграть на новой приставке, которую мне подарили.

– Да, положи подарки в машину, я скоро приду.

– Хорошо.

Васко идет в беседку, чтобы забрать подарки, а Даниэла подходит к Себастьяно.

– Как это у тебя получилось?

– У меня был отличный учитель. Достаточно найти нужные слова…

Себастьяно улыбается.

– И правда…

– Я ему сказала, что ты потерял память. Таким был сюжет фильма, навеянный настоящей историей любви.

– Я тебе говорил, что должен сказать тебе одну вещь… Так вот: когда я узнал, что Васко – мой сын, я стал самым счастливым человеком на свете. Я уже думал, что у меня никогда не будет ребенка. Наверное, потому, что я думал, что никогда не смогу найти подходящую мне женщину. А вместо этого нашла меня ты.

И он стоит так, перед ней, прикрыв глаза и улыбаясь ей совершенно по-своему, а потом говорит просто: «Спасибо».

– Нет, это тебе спасибо за чудесный праздник для твоего сына.

Я слышу ее голос, доносящийся из гостиной:

– Ну как? Как это было? Они подрались?

Я оставляю куртку у входа, на вешалке, а ключи кладу в коробочку для мелочей на комоде из мексиканского дерева, стоящем слева.

– Нет, к счастью, нет. Но еще немного – и я бы избил их обоих.

Джин сидит, положив ноги на журнальный столик, подложив под голову подушку, и, совершенно расслабившись, смотрит телевизор. Звук приглушен.

– Ого! Но что ты делаешь? Предаешь меня? Смотришь в это время Пятый канал?

Джин смеется и ест кусочки корня фенхеля, доставая их из голубой мисочки, которую держит на животе.

– Но мне больше нравится Бонолис! Риккардо актер чересчур театральный. Иногда, чтобы сказать, правильный ответ или нет, он прибегает к каким-то замысловатым, нелепым оборотам. Он цитирует Мольера и Чехова, а однажды процитировал даже Шницлера. А ты знаешь, что Артур Шницлер написал пьесу под названием «Хоровод», по которой поставили оперу?

– Понятия не имел. А ты уверена?

– Да, так сказал Риккардо. Тогда я поискала в Гугле. И точно. В ней десять сцен, в которых разговаривают два персонажа, все время разных, и всякий раз сцена заканчивается тем, что они занимаются сексом. Потом один из персонажей остается на сцене и находит следующего.

– С которым занимается сексом.

– Точно.

– Ну, вот видишь, теперь ты знаешь «Хоровод» Артура Шницлера.

– Да ну тебя… По мне, так Риккардо – чересчур Ванезио.

– Ванезио? Ну а это слово где ты услышала? Его всегда говорил Риккардо?

Джин смеется.

– Нет, я его узнала уже сама. Учти, я ходила в школу. «Ванезио, глупец, который собой любуется». Это слово стало нарицательным благодаря пьесе, в которой героя зовут Ванезио, и он себя соответствующим образом ведет. Поэтому оно в таком смысле и употребляется. Риккардо – типичный Ванезио, хотя он, может, этого даже и не знает. Я бы могла вести передачи вместо него.

– Пожалуй, тогда бы ты таскала для меня каштаны из огня.

– Погоди, погоди… – Джин берет смартфон и ищет в поисковике. «Таскать каштаны из огня. Полное выражение: „Таскать каштаны из огня лапой кота”. Появилось в басне Лафонтена. Обезьяна льстит коту, подговаривая его таскать для нее каштаны из углей. Кот это делает и обжигает себе лапу!». Кот… Ванезио, вот видишь! Да, я решила, ведущей буду я, но после того, как рожу.

– Ах, да, извини меня, я тебя ни о чем не спросил. Как все прошло?

– Отлично. Размеры идеальные, развивается нормально… И я узнала даже пол.

– Да нет, не может быть. Ну наконец-то!

Джин берет лежащую рядом с ней, на диване, карточку и протягивает ее мне, но когда я пытаюсь ее взять, она отдергивает руку, и я остаюсь с носом.