451° по Фаренгейту. Повести. Рассказы - Рэй Брэдбери

Он просто положил его в карман рубашки, задержал взгляд на мальчугане и сказал:

– Пойдем, Дуг. Я угощаю.

Они направились в центр, перебрасываясь скупыми фразами; Дуглас чувствовал, что нужно хранить молчание. Угрожающе замаячившая было осень отступила. Лето вернулось в полную силу, заставив клубиться облака и полируя металл небес. Они зашли в кафе-мороженое и сели подле мраморного фонтанчика. Уильям Форестер достал письмо, положил перед собой, но распечатывать опять не стал.

Он взглянул на желтый солнечный свет, падающий на бетонную мостовую и зеленый навес, на сияние золотых букв в витринах напротив, а потом посмотрел на настенный календарь: двадцать седьмое августа тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Посмотрел на наручные часы и почувствовал, как сердце забилось медленнее, увидел, что секундная стрелка еле-еле тащится, календарь застрял на одном дне, диск солнца, прибитый к небосводу, ни в какую не хочет закатываться. Теплый воздух распространялся под вздохи лопастей вентилятора над головой. У открытой двери рассмеялись женщины и вышли из поля его зрения, которое сосредоточилось поверх их голов, на самом городе и на часах высокого здания суда. Он взрезал конверт и начал читать.

Он медленно крутился на поворотном стуле. Он снова и снова беззвучно взвешивал слова на кончике языка и, наконец, произнес их вслух, дважды.

– Порцию ванильного мороженого с лаймом, – сказал он. – Порцию ванильного с лаймом.

ХXIII

Дуглас, Том и Чарли шагали по улице, тяжело дыша на солнцепеке.

– Том, скажи мне, только честно.

– Что тебе честно сказать?

– Куда девались хеппи-энды?

– Их приберегли для субботних утренников.

– Ясное дело. Ну, а в жизни бывает так, что все заканчивается хорошо?

– Не знаю, кому как, а мне хорошо, когда я ложусь вечером спать, Дуг. Вот тебе и счастливая развязка на каждый день. На следующее утро я встану, и что-нибудь возьмет и не заладится. Но мне нужно только помнить, что вечером я пойду спать, и уже просто от того, что я лежу в постели, мне становится хорошо.

– Я тебе толкую про мистера Форестера и старенькую мисс Лумис.

– Ничего не поделаешь. Она умерла.

– Знаю! Но разве ты не понимаешь, что там кто-то просчитался?

– Ты хочешь сказать, он думал, ей столько же лет, сколько на фотке, а ей на триллион лет больше? Нет, я думаю, это здорово!

– Здорово? С чего бы?

– Последние дни мистер Форестер рассказывал мне понемногу о том о сем, и я, наконец, сложил все вместе… и как же я заревел! Я даже не знаю почему. Я бы ни на столечко ничего не изменил. Если изменишь, о чем же тогда разговаривать? Не о чем! К тому же я люблю поплакать. Выплачешься как следует, и будто снова настало утро, и день начинается с чистого листа.

– С тобой все ясно.

– Ты просто не хочешь признаваться, что тоже не прочь поплакать. Ты плачешь, пока все не уладится. Это и есть твой хеппи-энд. И ты снова готов вернуться и водиться с другими. И это начало бог знает чего! В любой момент мистер Форестер все обдумает и увидит, что это единственный выход, наплачется вволю, а потом оглянется вокруг и узреет, что опять наступило утро, даже если пять часов вечера.

– По мне, так никакой это не хеппи-энд.

– Сладкий сон, десятиминутный рев или пинта шоколадного мороженого, либо все вместе взятое – хорошее лекарство, Дуг. Послушай, что тебе говорит Том Сполдинг, доктор медицины.

– Да замолчите вы, наконец, – вскричал Чарли. – Мы почти на месте!

Они свернули за угол.

Дремучей зимой они рыскали в поисках осколков лета и находили их в погребах или в кострищах по краям замерзших катков вечерами. Теперь же, летом, они вышли на поиски хоть каких-то следов преданной забвенью зимы.

За углом они ощутили, как непрерывный легкий дождичек брызжет с огромного кирпичного сооружения и освежает их, пока они читали указующую им на предмет их поисков вывеску, которую и так знали наизусть:

ЛЕТНЯЯ РЕЗИДЕНЦИЯ ЗИМЫ

Летняя резиденция зимы в летний день! Они проговаривали эти слова и смеялись, а потом направились всматриваться в грандиозную пещеру, где в парах аммиака и хрустальных подтеках почивали пятидесяти-, сто-, двухсотфунтовые глыбы, ледники, айсберги и выпавший, но не позабытый январский снег.

– Чуете, – вздохнул Чарли Вудмен. – Чего же еще желать?

Ибо зима снова и снова извергала на них свое дыхание, а они стояли посреди ослепительного дня, вдыхая запах влажного деревянного помоста, и вечная радужная мгла оседала из холодильных машин над головой.

Они грызли сосульки, от которых стыли пальцы и которые и приходилось заворачивать в носовые платки и обсасывать материю.

– Ух ты, какой пар да туман! – шептал Том. – Снежная королева. Помнишь сказку? Никто сейчас не верит в снежных королев и все такое прочее. Так что я не удивлюсь, если она пришла сюда прятаться, раз никто больше не верит в ее существование.

Они смотрели, как пары поднимаются и уплывают длинными хвостами прохладного дымка.

– Нет, – сказал Чарли. – Знаете, кто тут обитает? Всего лишь одно существо. Стоит только о нем подумать, как у вас сразу мурашки по телу. – Чарли понизил голос. – Неприкаянный.

– Неприкаянный?

– Здесь родился, вырос и проживает! Всю зиму напролет, Том, в этом холоде, Дуг! Откуда же еще он может быть родом, если в самую жаркую ночь в году от него мороз по коже? Чуете его запах? Чуете, конечно. Неприкаянный… Неприкаянный…

Пары и мгла клубились в темноте. Том вскрикнул.

– Дуг, все в порядке, – оскалился Чарли. – Просто я бросил Тому за шиворот кусочек льда. Только и всего.

ХXIV[67]

Часы на здании суда пробили семь раз. Затухли отголоски колокольного звона.

Теплые летние сумерки в глубинке, в краю Верхнего Иллинойса, в маленьком городке, отгороженном от всего на свете рекой и лесом, лугами и озером. Тротуары все еще обжигают. Магазины закрываются, и на улицы ложатся тени. Лун оказывается две: луна башенных часов имеет четыре лика, смотрящих в четыре стороны ночи над мрачноватым черным зданием суда, и настоящая луна, восходящая в ванильной белизне с темного востока.

В кафе-мороженом под высокими потолками шепчутся лопасти вентиляторов. В тени портиков в стиле рококо сидят невидимые посетители. Временами вспыхивают красные огоньки сигар. Скрипят пружинами и хлопают противомоскитные двери. По летним вечерним улицам, выложенным лиловым кирпичом, бежал Дуглас Сполдинг, а за ним – собаки и мальчишки.

– Здравствуйте, мисс Лавиния!

Мальчики вприпрыжку ускакали прочь. Молча помахав им вслед, Лавиния Неббс сидела в одиночестве с высоким прохладным стаканом лимонада