Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура

боролись во мне, страх, и любопытство. Они сходились в схватке друг с другом, увеличиваясь в своих размерах, пока не заполнили меня всего, и не выплеснулись наружу, крупными, горячими слезами, побежавшими по моим щекам.

— Ну, будет тебе — услышал я над собой низкий, слегка рокочущий голос, похожий на урчание голубя. — Пойдём за двор — сказал он, и, я, почувствовал, большую, крепкую руку на своём плече.

Мы вышли, он посадил меня на скамейку, и сел рядом.

— Что, испугался? — Спросил он меня. — Не бойся. Этого не нужно бояться.

— Как же, — сказал я — он ведь мёртвый?!

— Нет, — сказал он и поправил, большой серебряный крест на груди.

— Как же его тогда хоронить будут?

— А его не будут хоронить.

— Как, не будут? — Я уставился на него…

— Смотри, — он оторвал от забора, сухой гусеничный кокон. — Знаешь, что это?

— Мёртвая гусеница.

— Нет. Это колыбель, для бабочки. Гусеница прячется в неё, так же, как душа человека в тело. До тех пор, пока не прийдёт её время. И когда время приходит, из кокона появляется прекрасная бабочка, так и с человеческой душой. Однажды, она покинет свой кокон, что бы воскреснуть для жизни вечной, понимаешь? Кокон, достаётся земле, а душа небу, где же тут смерть? Её нет! Есть только жизнь, вечная, а значит, нужно не скорбеть, а радоваться, великому воскресению. Понимаешь? — он улыбнулся, и тонкие, светлые лучики, выглянули из-под его бороды.

Я снова сел на свой велосипед, нажал на педали, и помчался, сквозь, цветущую весну, сквозь переливы церковных колоколов, навстречу своему светлому воскресению.

По стопам Алисы

Жизнь без края

История, рассказанная мне моим соседом по палате, шестой психиатрической больницы.

Серый, невероятно большой заяц, выскочил на тропинку и, увидев меня, рванул в чащу. Я знаю, что догнать зайца это утопия, но азарт захлестнул меня и я бросился за ним. Я летел за ним, ломая сучья пока заяц, не сделав несколько прыжков из стороны в сторону, исчез. Он исчез также внезапно, как и появился. А я оказался посреди леса, совершенно не зная, куда мне идти. А между тем, вечер надвигался на меня серыми сумерками и сыростью леса. После долгих скитаний я вышел на небольшой зелёный луг, покрытый белой дымкой тумана. Туман стелился по траве, окутывая мои ноги. К запаху цветов примешивался, приторный, конфетный запах. Я прислушался к нему и понял, что это пахнет туман. Удивительно, ведь туман не может так пахнуть. Туман вообще ни чем не пахнет. Скоро я понял, что это за туман. В центре луга, окутанный былым туманом сидел человек одетый в чёрный фрак. Он был маленький, округлый с пухлыми щеками и слегка приплюснутой головой. Маленькие, узкие глаза смотрели прямо перед собой. Он был сосредоточен на стеклянном кальяне. Который был наполнен цветной жидкостью. Он втягивал пар из трубки, и в кальяне начинала булькать жидкость. Щеки его при этом надувались, глаза прикрывались, и пар клубами расползался по всему лугу.

— Простите — Начал я, так как обратиться больше, было не к кому. Он, поднял на меня глаза — Видите ли, я заблудился.

— Заблудился — Последнее окончание он растянул так, буд. то это был не слог, а жевательная резинка, из которой можно раздуть огромный шар.

— Да.

— Что ж это хорошо.

— Что ж хорошего?

— Если бы вы не заблудились, то это не имело бы никакого смысла.

— Простите, что не имело бы смысла?

— Всё — Разговор принимал странные очертания, но выбора у меня не было. Время шло, а ночевать в сыром лесу мне не хотелось.

— Видите ли… — Я не знал с чего начать. Толи усталость сказывалась на моем рассудке, толи этот дым влиял, на моё восприятие. — Видите ли, я бежал за зайцем…

— Весьма странное занятие — Прервал он меня — И не благодарное.

— Почему?

— Потому что догнать зайца, у вас не было ни каких шансов. Об это знают даже дети. А вы, судя по вашей речи вполне взрослый человек.

— А чем отличается речь взрослого от речи ребёнка? — Съязвил я.

— Ребёнок знает, чего хочет и спрашивает прямо, а взрослый пользуется витиеватыми фразами, потому, что сам до конца не знает, что ему нужно.

— А вы сами-то знаете, что вам нужно?

— Мне? Ничего. А вам?

— Так послушайте, мне ничего не нужно, я просто хочу выбраться, из этого чёртова леса.

— Так, что же вам мешает? — Это уже было слишком, и я произнёс по слогам.

— Я за-блу-дил-ся. Я довольно ясно изъясняюсь?

— Ну, вот мы вернулись к началу нашей беседы. Только теперь вы, почему то нервничаете.

— Я нервничаю? Это вы ещё не знаете, как я нервничаю. Потому, что когда я нервничаю… — Он опять перебил меня.

— Так вы заблудились?

— Поразительная догадливость. Именно я заблудился.

— Значит вы на верном пути.

— Как я могу быть на верном пути, если я заблудился.

— Ну, это просто, если бы вы не носились как ненормальный по лесу за зайцами, то были бы давно дома, и спали в тёплой кровати. Вот тогда вы бы действительно заблудились. А, сейчас вы на верном пути.

— Что же верного в том, что человек вместо того, что бы сидеть дома, шляется, без дороги по тёмному лесу?

— А вы слышали историю про одного мудреца?

— Нет.

— Тогда садитесь, я вам её сейчас расскажу.

И так, жил был один мудрец. Он был настолько мудр, что никогда не совершал необдуманных поступков. Всё в его жизни, было строго выверено. Он отгородился от внешних, пагубных влияний толстыми стенами своей строгой и аскетичной мысли. Никто и не что не могло проникнуть в эту крепость без его на то разрешения. Единственно, что его волновало это страх бессмысленной жизни, что увлекал людей, заставляя их совершать безумные поступки. Глупцы думал он глядя на них. Они не понимают, как бездарно расходуют своё время. И он ещё сильнее огораживался от мира. Так он прожил всю жизнь. И вот когда седина обелила его бороду. А ночь неумолимо приближалась к нему со своим тёмным покровом, он вдруг почувствовал, что стерильность его жизни породила в нем бесплодие. Бесплодие разъедало его изнутри. Он был как земля, не имеющая в себе семени. Она была неспособна дать жизнь новому. Тому, что ещё никогда не росло на земле. Как смоковница не могла принести плодов. Так и его душа не могла родить. Всю жизнь, его стремления сводились к правильным поступкам, и, в конце концов, превратили