Театральные очерки. Том 1 Театральные монографии - Борис Владимирович Алперс

наиболее пригодные для решения той или иной художественно-тематической задачи, поставленной им перед собой.

И во всех своих многообразных стилевых «превращениях» Островский всегда исходил из характерных особенностей того жизненного материала, который останавливал его внимание и на какое-то время делался предметом его пристального наблюдения и всестороннего изучения.

Островский, как никто из русских драматургов — его предшественников, современников и преемников, — умел внимательно изучать то или иное явление жизни, попавшее в поле его зрения и заинтересовавшее его своей скрытой значительностью, еще неразгаданной типичностью для современного общества. Драматург словно ставил его под микроскоп и рассматривал во всех деталях, со всех сторон, с интуицией и тщательностью гениального исследователя-экспериментатора.

«Печальные комедии» драматурга

Характерные свойства исследователя-экспериментатора с наибольшей отчетливостью проявились у Островского в последнее десятилетие его деятельности (1875 – 1886), когда, как мы уже не раз упоминали, он создает новый, самый обширный в его наследии цикл драм и комедий, объединенных общностью темы и художественного стиля.

В цикл этих поздних произведений Островского входят девять пьес, появляющихся одна за другой, год за годом: «Богатые невесты» (1875), «Последняя жертва» (1877), «Бесприданница» (1878), «Сердце не камень» (1879), «Невольницы» (1880), «Таланты и поклонники» (1881), «Красавец-мужчина» (1882), «Без вины виноватые» (1883) и «Не от мира сего» (1884) — последнее произведение Островского, на котором завершилась его многолетняя литературная деятельность, если не считать второй авторской редакции «Воеводы», созданной в 1885 году.

На некоторых из этих пьес мы уже останавливались с большей или меньшей подробностью в предшествующем изложении в связи с их сценической историей в дореволюционном и в современном театре.

Все пьесы этого периода отданы одному явлению, которое драматург внимательно обследует в различных вариантах и ракурсах. Каждая из них представляет собой как бы часть одной обширной эпопеи, отдельную главу одного многоветвистого романа, посвященного трагической судьбе женщины в собственническом обществе на его новом, пореформенном этапе.

Действие этого «романа» охватывает целое десятилетие и развертывается на фоне общего для отдельных его «глав» широкого социального ландшафта предпринимательской, капитализирующейся России 70 – 80‑х годов прошлого века.

В эту пору Островский внимательно всматривается в перемены, которые новая обстановка вносит в общественное положение женщины. Он заглядывает в барские особняки, в купеческие дома, в обедневшие дворянские семьи, за кулисы театров, в роскошно обставленные апартаменты предпринимателей новой формации и приходит к печальным выводам.

Как будто многое изменилось в судьбе русской женщины с тех пор, как бедная невеста пошла в кабалу к состоятельному чиновнику Беневоленскому, а непокорная Катерина бросилась с крутого обрыва в Волгу. Разговоры об эмансипации женщин за это время стали обычным явлением и перекинулись в самую глухую провинцию. Женщина даже в купеческой среде как будто получила право от общества выбирать себе мужа по собственному вкусу. К ней пришла большая свобода в быту. Даже такая купеческая барышня «на выданье», как Ирэнь из «Последней жертвы», с благословения своего родителя принимает участие в ресторанных ужинах, и никто не видит в этом ничего зазорного.

Но все это не может скрыть от проницательного глаза Островского истинного положения женщины в обществе этого времени. Оно не стало лучше по сравнению с предшествующими годами. Изменились формы рабства, но само рабство осталось: к такому выводу приходит драматург в своих новых пьесах. А в некоторых отношениях это рабство приняло еще более тяжелые формы. Видимость свободы женщины в новых условиях слишком часто оказывается только на руку хищникам и проходимцам, которые вьются вокруг нее. Она сама и ее капиталы — если они есть у нее — становятся доступнее для них в обстановке той ярмарки жизни, куда теперь открыт для нее свободный вход.

«Невольницы» — так озаглавил Островский свою пьесу, написанную им вслед за «Сердце не камень». Под этим названием можно объединить в одну галерею почти все женские портреты, созданные драматургом в его произведениях последних лет, начиная с незамысловатой Валентиночки в «Богатых невестах» — своего рода «дамы с камелиями» в упрощенном московском варианте, и кончая героиней «Не от мира сего», этим странным существом, которое Островский задумал как живое воплощение женской чистоты, самоотречения и душевной незащищенности перед грязью жизни.

Женские образы в этих пьесах написаны Островским в новой для него манере, в детальном и тонком психологическом рисунке, прозрачными тонами. Они овеяны печальной поэзией несбывшейся любви, обманутых надежд и мечтаний.

Судьба героинь поздних комедий Островского бывает различной. Одни из них незаметно для себя спускаются со ступеньки на ступеньку вниз по крутой лестнице жизненных компромиссов, как это происходит с молодой актрисой Негиной в «Талантах и поклонниках», которая продает свой большой человеческий дар за мишурный блеск минутного успеха и дешевой театральной славы. Других, как Ларису в «Бесприданнице», пуля ревнивого жениха избавляет от последнего унижения и моральной гибели. Третьи, подобно обаятельной Тугиной из «Последней жертвы», после тяжелой душевной катастрофы расстаются со своими иллюзиями и превращаются в расчетливых устроительниц своего материального благополучия. Наконец, есть и такие, как та же Ксения Кочуева, тихая героиня из «Не от мира сего», которая просто умирает от душевного потрясения, не в силах перенести крушения светлых представлений о человеческой верности.

Только немногим из этих «невольниц», с натурой исключительно сильной, одаренной и духовно богатой, удается прорвать замкнутый круг и подняться над окружающей средой, как это выпадет на долю трагической актрисы Кручининой в «Без вины виноватые». Для остальных героинь поздних комедий Островского нет выхода из неволи. Со всех сторон к ним тянутся жадные, грязные руки самодовольных собственников и циничных дельцов.

Нет, пьесы Островского последней поры совсем не бесхитростные «бытовые картинки», не мимолетные «фотографии с натуры» и даже не «психологические этюды» на различные частные темы, как это еще недавно казалось многим театральным деятелям и исследователям творчества русского комедиографа.

Островский совсем не умилялся, глядя, как страдают и плачут его героини. Он хорошо знал, что это были не «светлые женские слезки», как это представлялось Южину, когда он говорил о Негиной в «Талантах и поклонниках», но горькие слезы людей со сломленной жизненной судьбой.

В эту пору Островский по-прежнему называет свои пьесы комедиями. Но если это комедии, то только в том значении этого слова, какое придавал ему Бальзак, называя человеческой комедией свою трагическую летопись современного ему общества. В этих пьесах Островского редко у кого из действующих лиц можно заметить улыбку или услышать смех. Сам драматург далек от того, чтобы смеяться над тем, что он показывает со сцены. Его взгляд становится неожиданно серьезным и печальным.

В этом отношении перемена, совершившаяся в позднем Островском, кажется разительной. Она происходит почти