Театральные очерки. Том 1 Театральные монографии - Борис Владимирович Алперс

мгновенно на глазах современников. Только что в «Волках и овцах» (1875) драматург беспощадно высмеял своих персонажей, не зная удержу в веселой издевке, словно торжествуя окончательную победу над миром стяжателей. И тут же, в том же году, чуть ли не в том же месяце он выпускает «Богатых невест», начиная ими целую серию тех своих последних произведений, которые хочется назвать «печальными комедиями» в наследии Островского.

В этих пьесах театральная манера драматурга меняется существенным образом. В них исчезают резкие краски, составляющие характерную особенность сатирического цикла Островского предшествующего периода с такими блестящими комедиями, как «Горячее сердце», «Бешеные деньги», «Лес», «На всякого мудреца довольно простоты», «Волки и овцы».

Сатирические блики иногда появляются на отдельных второстепенных персонажах той или иной комедии Островского позднего периода, на каком-нибудь Лавре Мироныче из «Последней жертвы» или на Бедонеговой из «Богатых невест». Но это действительно только блики, только немногие чужеродные пятна в картине, выполненной в другой манере.

Общий тон драматурга становится более сдержанным. Островский начинает избегать в изображении отрицательных явлений жизни художественного преувеличения, того, что мы называем гиперболой, сатирическим заострением образа. Не сгущая красок, с наружным спокойствием, как о самых обыкновенных вещах, повествует Островский о тяжелых драмах своих подзащитных героинь, о светлых чувствах, отданных на поругание, о душевной чистоте, втоптанной в грязь, о жизненных компромиссах, добытых ценой последнего унижения.

Рассказывая обо всем этом, драматург не ставит восклицательных знаков. Его речь остается сдержанной, нигде не поднимаясь до открытого пафоса или сарказма. Самым тоном своего повествования Островский дает понять зрителям, что все происходящее в его печальных комедиях не относится к чему-то исключительному, редко встречающемуся, но составляет явление обычное, каждодневно совершающееся в быту.

В то же время Островский с необычайной детальностью рассматривает внутренний механизм этих житейских, как будто незаметных драм, показывает самые источники, из которых они возникают, воссоздает атмосферу времени, которая их питает. Пожалуй, никакие другие пьесы Островского не выполняли с такой полнотой по отношению к современникам познавательно-предупредительные задачи, как все его произведения последних лет.

Драматург словно обращается к своим современникам, и прежде всего к современницам, со словами предупреждения. «Вот перед вами зло. Оно не кричит о себе, не рядится в пестрые, вызывающие одеяния порока. Все в нем кажется обыкновенным, хорошо знакомым, не выходящим из нормы. Но посмотрите, какое растлевающее влияние оно оказывает на все окружающее. Взгляните, какие опустошения оно производит в душах людей именно в силу своей обычности…».

Эта новая усложненная манера Островского в раскрытии обличительного замысла его произведений до сих пор остается неразгаданной театрами, не находит эквивалентного сценического решения. Прежде всего это сказывается на трактовке тех персонажей в поздних комедиях Островского, которых можно назвать хищниками, хозяевами собственнического мира, его моральными законодателями и прямыми виновниками драм печальных героинь драматурга.

Островский выводит их на сцену в тот момент, когда они начинают свою охоту за женщиной, намеченной ими в качестве добычи. Цели этой охоты различны у разных персонажей.

Одни из них, подобно Окаемову в «Красавце-мужчине», Дульчину из «Последней жертвы», Ерасту в «Сердце не камень», видят в женщине самое простое и легкое средство обогащения. Они охотятся только за ее капиталами. С ласковым видом, а иногда и с оскаленными зубами они обирают до нитки одну жертву, чтобы тут же, без промедления, приняться за следующую.

Другим, подобно Великатову, Кнурову, Прибыткову — этим столпам делового мира, обладателям миллионных состояний, женщина нужна как собственность, которую они покупают за деньги на время или в постоянное пользование. Но у тех и у других есть одно общее в их отношении к женщине. Для всех них она является только «вещью», как с горечью говорит о себе Лариса перед смертью, повторяя слова Карандышева.

В этой стае хищников более трудной для сценического воплощения является группа персонажей, которые выступают в роли благосклонных покровителей молодых женщин. Образы этих действующих лиц Островский создает сложными психологическими ходами. Эти люди как будто меньше всего похожи на хищников. Они подчеркнуто почтительны к своим жертвам, будущим и настоящим, предупреждая каждое их желание. Глядя со стороны, может показаться, что перед нами светлые рыцари, для которых главное в жизни — это служение даме, — с такой осторожностью, сохраняя маску пристойности, вьются они вокруг своей добычи.

Осторожность и обходительность в поведении этих «рыцарей» объясняются особенностями тех женщин, на которых они охотятся. Это не просто кокотки, красивые разодетые куклы, не «арфистки», которыми еще недавно удовлетворялись купеческие сынки и их папаши, и даже не светские девицы, вроде Лидии Чебоксаровой из «Бешеных денег», развращенной до мозга костей своими обожателями.

Новые хозяева жизненного пира стремятся сделать своей содержанкой такое чистое, преданное существо, как Юлия Тугина, или «барышню из общества», как Лариса, образованную, воспитанную в барских покоях, с незаурядной натурой и с духовными запросами, которые выделяют ее из окружающей среды. А Великатов из «Талантов и поклонников» задумывает взять на содержание талант, может быть, будущую знаменитость, чтобы выставлять ее со сцены на всеобщее обозрение как свою собственность.

К тому же этим дельцам новой формации нужно не только приобрести приглянувшуюся им женщину. Они хотят дешевой ценой купить ее расположение и преданность. Поэтому они действуют осмотрительно, терпеливо выжидая такого положения, при котором намеченная жертва сама далась бы им в руки, и не только далась бы, но и чувствовала признательность к хищнику за его щедрость и великодушную помощь.

Так и поступает Прибытков в «Последней жертве», когда ждет удобного случая, чтобы явиться перед Тугиной добрым дядюшкой, спасающим ее от нищеты и позора. Так действует тот же Великатов, который сначала окружает Негину мелкими, как будто бескорыстными заботами, а затем выступает из тени на яркий свет в роли ее спасителя в самую острую для нее минуту, когда вот‑вот бесповоротно рушится ее артистическая карьера. А в «Бесприданнице» Кнуров и Вожеватов с незаинтересованным видом кружатся вокруг Ларисы, незаметно наблюдая за ней, не упуская из виду ни один ее шаг, чтобы вовремя словно из сострадания подобрать ее, обесчещенную, выброшенную на свалку жизни другим таким же хищником.

Такие сложно построенные образы волков в овечьей шкуре раньше не встречались в произведениях Островского. Их отдаленным предшественником, пожалуй, был только Васильков в «Бешеных деньгах» — в этой сатирической комедии, которая относится еще ко второму периоду в творчестве великого комедиографа (она написана в 1869 г.). В образе Василькова есть некоторые характерные черты, роднящие его с такими дельцами новейшей формации, как Прибытков или Великатов. Но в 60‑е годы социально-психологическая природа людей этого типа, по-видимому, была еще неясна для Островского. Самый