Демонтаж народа - Сергей Кара-Мурза

Рассмотрим, каким деформациям и разрушениям подверглись главные «пучки» связей, соединявших население СССР в народ в годы перестройки, а затем и население РФ в 90-е годы. Основные классы этих связей и механизмы, которые их генерируют и воспроизводят, описаны в разделе 3. Из этой классификации будем исходить и в этой главе.

§ 1. Значимый иной для этнического самоосознания русских

Как говорилось в гл. 9, люди осознают себя как народ в сравнении с другими народами и культурами, которые оказывают наибольшее влияние на их судьбу. Начиная с XVI в. главными иными для русских стали народы Запада, в целом — Западная цивилизация. С Запада приходили теперь захватчики, представлявшие главные угрозы для существования России. К Западу же русские относились с напряженным вниманием, перенимая у них многие идеи, технологии и общественные институты. По поводу отношения к Западу в среде самих русских шел непрерывный диалог и возникали длительные конфликты, так что в XIX в. оформились даже два философских и культурных течения — западники и славянофилы.

Самосознание русских никогда не включало ненависть к Западу в качестве своего стержня. От такого комплекса русских уберегла история — во всех больших войнах с Западом русские отстояли свою независимость, а в двух Отечественных войнах одержали великие победы. Это укрепило не только этнические связи русского ядра, но и ту полиэтническую нацию, которая складывалась вокруг этого ядра в XIX и XX веках. Кроме того, самосознание русских в их сравнении с Западом укреплялось успехами в культурном строительстве — большинство русских чувствовали себя, в главном, на равных с Западом.

За исключением небольшой части интеллигенции, в сознании русских, в общем, не было комплекса неполноценности по сравнению с Западом. Не слишком задумываясь об этом, русские считали себя самобытной цивилизацией и понимали это примерно так же, как Г.В. Флоровский (тоже евразиец), который подчеркивал, что «самобытность национальная шире национального своеобразия, совпадая по своему содержанию с понятием творчества». Образ Америки в какое-то время был включен в свое мировидение славянофилами, которые противопоставляли его «умирающей Европе». И.В. Киреевский считал, что в пространстве европейской культуры есть только два молодых великих народа — США и России.

К середине 80-х годов XX в. русские и в целом советский народ подошли с совершенно определенным представлением о Западе, и особенно США, которые его олицетворяли, как к образу иного, задающего координаты для самоосознания. Эти представления сложились за два века и соответствовали центральной мировоззренческой матрице русских. С разной степенью определенности их выражали многие духовные авторитеты народа. Так, Гоголь сказал: «Что такое Соединенные Штаты? Мертвечина; человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит». Но он лишь заострил мысль Пушкина, который выразился так: «Мне мешает восхищаться этой страной, которой теперь принято очаровываться, то, что там слишком забывают, что человек жив не единым хлебом».

Тут все понятно. Да, многое есть у Запада, чем можно восхищаться, но есть и духовная пропасть, возникшая с отходом его от православного представления о человеке. И русские философы видели в этом именно трагедию Европы. Это делало вдвойне важным роль Запада как иного для самосознания русских, поднимало этот образ на высокий уровень. Русский националист К.Н. Леонтьев, скорее западник чем славянофил, высказал глубокую мысль. Он сказал, отвечая Достоевскому: «И как мне хочется теперь в ответе на странное восклицание г. Достоевского: «О, народы Европы и не знают, как они нам дороги»!» — воскликнуть не от лица всей России, но гораздо скромнее, прямо от моего лица и от лица немногих мне сочувствующих: «О, как мы ненавидим тебя, современная Европа, за то, что ты погубила у себя самой все великое, изящное и святое и уничтожаешь и у нас, несчастных, столько драгоценного твоим заразительным дыханием!» [35].

Особым воздействием этого «заразительного дыхания» Запада на Россию были провоцируемые им расколы общества и, говоря современным языком, национальные предательства тяготеющей к Западу части элиты. Уже с опытом вторжения в русскую жизнь западного капитализма конца ХIХ века писал историк В.О. Ключевский: «Чем больше сближались мы с Западной Европой, тем труднее становились у нас проявления народной свободы, потому что средства западноевропейской культуры, попадая в руки немногих тонких слоев общества, обращались на их охрану, а не на пользу страны, усиливая социальное неравенство, превращались в орудие разносторонней эксплуатации культурно безоружных масс, понижая уровень их общественного сознания и усиливая сословное озлобление, чем подготовляли их к бунту, а не к свободе» [36].

Вот тяжелый, с перегибами, самокритический анализ русской интеллигенции — книга «Вехи». С.Н. Булгаков говорит о самой ее западнической части, о том, что «ей остается психологически чуждым — хотя, впрочем, может быть, только пока — прочно сложившийся «мещанский» уклад жизни Западной Европы… Законченность, прикрепленность к земле, духовная ползучесть этого быта претит русскому интеллигенту, хотя мы все знаем, насколько ему надо учиться, по крайней мере, технике жизни и труда у западного человека. В свою очередь, и западной буржуазии отвратительна и непонятна эта бродячая Русь… и в последние годы этот духовный антагонизм достиг, по-видимому, наибольшего напряжения… Известная неотмирность, эсхатологическая мечта о Граде Божьем, о грядущем царстве правды (под разными социалистическими псевдонимами) и затем стремление к спасению человечества — если не от греха, то от страданий — составляют, как известно, неизменные и отличительные особенности русской интеллигенции» [37, с. 142-143].

Таким образом, Запад и его наиболее «чистое» воплощение — США — были для русских важнейшей системой координат, в которой они понимали сами себя. В 70-е годы эта система координат вступила в кризис, который возник в сознании элитарной части интеллигенции. Этот кризис красноречиво отразился в представлениях А.Д. Сахарова. В те годы важным фактором общественного сознания в СССР, да и во всем мире, была война во Вьетнаме. В 1968 г. Сахаров пишет об этой войне США: «Во Вьетнаме силы реакции… нарушают все правовые и моральные нормы, совершают вопиющие преступления против человечности. Целый народ приносится в жертву предполагаемой задаче остановки «коммунистического потопа» [38, стр. 17].

Семь лет спустя, в 1975 г., он уже пишет о «героизме американских моряков и летчиков» и упрекает Запад в том, что тот воевал плохо. По его мнению, требовалось вот что: «Политическое давление на СССР с целью не допустить поставок оружия Северному Вьетнаму, своевременная посылка мощного экспедиционного корпуса, привлечение ООН, более эффективная экономическая помощь, привлечение других азиатских и европейских стран… Очень велика ответственность других стран Запада, Японии и стран «третьего мира», никак не поддержавших своего союзника, оказывающего им огромную помощь в трудной, почти безнадежной попытке противостоять тоталитарной угрозе в Юго-Восточной Азии» [там же, с. 131 — 132]. Это поворот, положивший начало нынешнему разделению нашего народа.

Отношение к вьетнамской войне — лишь симптом. Вот сдвиги отношения к своей стране и Западу. Сахаров в 1968 г.: «Как показывает история, при обороне Родины, ее великих социальных и культурных завоеваний наш народ и его вооруженные силы едины и непобедимы» [там же, с. 20]. В 1975 г. он пишет «о многих тревожных и трагических фактах современного международного положения, свидетельствующих о существенной слабости и дезорганизованности перед лицом тоталитарного вызова… Единство требует лидера, таким по праву и по тяжелой обязанности является самая мощная в экономическом, технологическом и военном отношении из стран Запада — США» [там же, с. 146].