Вавилон. Сокрытая история - Ребекка Куанг

себя лондонские богачи, если у них выбьют почву из-под ног?

Забастовщики честно и громко обо всем предупредили. Писали листовки, которые Эйбел передавал своим товарищам в Лондоне. «Ваши дороги рассыплются. Водопровод пересохнет. Фонари потухнут, пища сгниет, а корабли затонут. Так будет, если вы не выберете мир».

– Это как десять казней египетских, – заметила Виктуар.

Робин много лет не открывал Библию.

– Десять казней?

– Моисей попросил фараона отпустить его народ, – объяснила Виктуар. – Но сердце фараона невозможно было смягчить, и он отказал. Тогда Бог наслал на земли фараона десять бедствий. Превратил воды Нила в кровь. Устроил нашествие саранчи, жаб и мор скота. Он погрузил Египет во тьму, чтобы фараон понял его силу.

– И фараон их отпустил? – спросил Робин.

– Да. Но только после десятого бедствия. Когда он оплакивал смерть своего старшего сына.

Порой эффект от забастовки менялся на противоположный. Например, на одну ночь снова зажигались фонари, или становились ровнее дороги, или распространялись слухи о том, что в некоторых районах Лондона можно купить серебряные пластины по безумной цене. Иногда предсказанные в записях катастрофы и вовсе не происходили.

Ничего странного в этом не было. Покинувшие башню профессора – де Вриз, Хардинг, а также научные сотрудники и аспиранты перебрались в Лондон и основали общество по противодействию забастовке. Страну сотрясало невидимое сражение слов и значений, ее судьба висела на волоске, протянутом между центром и впавшими в отчаяние бедствующими окраинами.

Забастовщиков это не беспокоило. Изгнанники не могли победить, для этого им не хватало ресурсов башни. Они могли хоть землю есть, но не в их силах были помешать течь реке, прорывая плотину.

– Как неприятно обнаружить, насколько все полагались на Оксфорд, – заметила Виктуар за вечерним чаем. – Казалось бы, не стоило складывать все яйца в одну корзину.

– Да, это удивительно, – согласился профессор Чакраварти. – Вроде бы дополнительные центры перевода существуют именно для того, чтобы не допустить такого рода кризис. Кембридж, к примеру, много лет пытался создать конкурирующую программу. Но Оксфорд не желал делиться ресурсами.

– Из-за их нехватки? – уточнил Робин.

– Из-за скупости и ревности, – ответила профессор Крафт. – Дефицита серебра мы никогда не испытывали[115]. Мы просто не любим профессоров Кембриджа. Мелкие назойливые выскочки, считающие, будто могут обойтись собственными силами.

– Никто не поедет в Кембридж, если может найти работу здесь, – сказал профессор Чакраварти. – Печально.

Робин бросил на него удивленный взгляд.

– Хотите сказать, что страна развалится из-за склок ученых?

– Ну да. – Профессор Крафт поднесла к губам чашку. – Это же Оксфорд, чего вы ожидали?

И все же парламент отказывался идти на переговоры. Каждый вечер министерство иностранных дел присылало одну и ту же телеграмму, всегда изложенную в приказном тоне: «прекратите забастовку немедленно». Через неделю в телеграммах перестала упоминаться амнистия. А потом начались угрозы: «прекратите забастовку немедленно тчк или войска возьмут башню штурмом».

Очень скоро последствия забастовки стали катастрофическими[116]. Одной из главных проблем оказались дороги. В Оксфорде, а в большей степени в Лондоне, городские власти столкнулись с серьезными трудностями – как управлять потоком повозок, лошадей, пешеходов, дилижансов, кебов и фургонов без заторов и аварий? Серебряные пластины препятствовали образованию заторов, укрепляли деревянные мостовые, регулировали движение на перекрестках, поддерживали ворота и мосты, обеспечивали экипажам плавные повороты, пополняли запасы воды в насосах для борьбы с пылью и делали лошадей послушными. Без Вавилона все эти приспособления стали выходить из строя одно за другим, и в результате погибли десятки человек.

Транспорт стал той костяшкой домино, которая вызвала новые бедствия. Бакалейщики не могли пополнить запасы. Пекари не могли привезти муку. Врачи не могли принять пациентов. Адвокаты не могли попасть в суд. В богатых кварталах Лондона использовалась словесная пара профессора Ловелла, в которой обыгрывался китайский иероглиф 輔 (фу), означающий «помогать» или «содействовать». Изначально этот иероглиф относился к бортам повозки. В середине января профессор Ловелл собирался приехать в Лондон, чтобы обновить пластины. А теперь экипажи вышли из строя, на них стало слишком опасно ездить[117].

Лондон ждали те же напасти, что уже происходили в Оксфорде, потому что из-за близости к Вавилону Оксфорд больше любого другого города зависел от серебра. А Оксфорд погибал. Его жители разорялись, голодали, магазины не работали, реки перестали быть судоходными, рынки закрылись. Из Лондона пытались привезти продовольствие и другие необходимые товары, но дороги стали опасны, а поезда из Паддингтона в Оксфорд больше не ходили.

Башню стали атаковать в два раза чаще. Улицы наводнили горожане вместе с солдатами, они выкрикивали ругательства в сторону окон, устраивали потасовки с забастовщиками на баррикадах. Но это ничего не меняло, потому что никак не могло нанести ущерб засевшим в башне, ведь сжечь ее или взорвать мешала охранная система. И лишь переводчики могли положить конец мучениям горожан.

«У нас только два требования, – написал Робин в нескольких листовках, с помощью которых теперь реагировал на возмущение горожан. – И парламенту это известно. Отказаться от объявления войны и объявить амнистию. Ваша судьба в руках парламента».

Он требовал, чтобы Лондон капитулировал, прежде чем произойдет что-то ужасное. Но знал и надеялся, что Лондон не сдастся. Теперь Робин полностью принял теорию Гриффина о насилии: угнетатель никогда не сядет за стол переговоров, пока считает, что ничего страшного не случится. Нет, должна произойти катастрофа. А пока все угрозы оставались только гипотетическими. Лондон должен испытать настоящие страдания, чтобы чему-то научиться.

Виктуар это не нравилось. Каждый раз, поднимаясь на восьмой этаж, они спорили, какие резонансные стержни выдернуть и сколько. Робин хотел уничтожить пару десятков, она – только два. Обычно они приходили к согласию на пяти или шести.

– Ты слишком торопишь события, – сказала она. – Ты даже не дал им возможности ответить.

– Они могут ответить когда угодно, – возразил Робин. – Что им мешает? Войска уже здесь…

– Войска здесь, потому что ты к этому подтолкнул.

Он нетерпеливо засопел.

– Прости, но я не такой чувствительный.

– Я не чувствительная, просто хочу быть разумной. – Виктуар скрестила руки на груди. – Все происходит слишком быстро, Робин. Слишком много всего навалилось. Нужно подождать, пока общество будет настроено против войны…

– Этого мало, – настаивал он. – Если им было плевать на справедливость, то и сейчас ничего не изменится. Работает только страх. Это просто тактика…

– Нет, это не тактика. – Ее голос стал резче. – А твое горе.

Робин не смел повернуться. Ему не хотелось видеть лицо Виктуар.

– Ты же сама сказала, что хочешь спалить тут все дотла.

– Но больше этого я хочу, чтобы мы выжили, – ответила она, положив ему руку на плечо.