Пекинский узел - Олег Геннадьевич Игнатьев

class="p1">— Ноя, — горделиво ткнул себя пальцем в грудь Хоуп Грант, — не взял ни вот такусенькой крупинки, — он указал на ноготь своего мизинца. — Я солдат! Рыцарь короны.

— Вы истинно свободный человек! — восхитился его аскетизмом Игнатьев. — Свобода эксцентрична, откровенна и прекрасна. Вы не попались на блесну добычи, сохранили, отстояли своё "я", и мне отрадно сознавать, что я вас знаю лично.

Честный вояка заморгал глазами. Такого панегирика в свой адрес он не ожидал, и по секрету сообщил, что английские осадные орудия, в том числе шестидесятивосьмифунтовые пушки уже доставлены к Пекину.

— Я оттого и воюю, что знаю цену миру.

— Кто верен делу, тот надёжен, — пожал ему руку Игнатьев. Разубеждать генерала не было смысла: споры существуют лишь для тех, кто признает доводы. Беседуют равные. Неровня препирается. Да и вообще, кто много говорит, уже не думает. Птица в небе след не оставляет.

Полковник Гаскойн, начальник английского гарнизона в Тунчжоу, зашедший в это время к генералу Гранту, сказал, что под стенами Пекина решено оставить зимовать шесть тысяч солдат, а остальных разместить в Хэсиву, Тяньцзине и Дагу.

На следующий день в расположение русского посольства пришёл китаец Дин — римско-католического вероисповедания — и вручил Игнатьеву записку отца Гурия. Так же он передал просьбу китайцев-христиан снабдить их охранными грамотами на случай вторжения в Пекин армии союзников.

— Я не знаю, чему может научиться черепаха у человека, — сказал китаец, — но человек у черепахи научиться может.

— Чему? — поинтересовался Николай, разворачивая записку.

— Умению вовремя прятать голову, — не без гордости за мудрость своего ответа произнёс китаец.

Игнатьев тотчас распорядился начать выдачу бумажек с православным крестом для наклейки на дома христиан. Этим занялись Вульф, Баллюзен и Шимкович. Ещё китаец Дин сообщил, что начальства в столице нет. Все "дашэни" разбежались. Остались восьмизнамённые войска, ополченцы и полиция.

— Как настроены жители? — углубился в чтение записки Игнатьев, понимая, что китайцу хочется выговориться и почувствовать себя лицом значительным.

— Народ возмущён бегством богдыхана, — поддёрнул рукава Дин, — но ещё больше тем, что Пекин обречён на гибель. Малодушие и трусость сановников довело столичных жителей до неслыханной дерзости: они ругают и поносят правительство открыто.

— Каково отношение к иноземцам?

— Готовы растерзать. Тем более, что за головы "белых чертей" продолжают выплачивать деньги.

Николай кивнул и продолжил чтение.

Отец Гурий писал, что все миссионеры живы-здоровы (имя My Лань опытный архимандрит не упоминал), что основной архив Верховного Совета вывезен в провинцию Жэхэ. В заключение своего письма отец Гурий просил выручить православных албазинцев, поставленных в числе прочих ополченцев на Северной стене против монгольского монастыря Юн Хэ Гуна, соседнего с Русским подворьем «ввиду близости французских батарей».

Игнатьев на минуту задумался и попросил Дина передать албазинцам, чтобы те при начале штурма бежали в Русское подворье.

— Непременно передам, — заверил китаец и, получив от Баллюзена целую кипу крестных бумажек, заторопился к городским воротам.

Тем временем у союзников шли последние приготовления к тому, чтобы в полдень первого октября начать штурм Пекина и бомбардировку Внутреннего города. Французские батареи заняли позиции восточнее Храма Земли, а британские артиллеристы, пыхтя и надрывая животы, затаскивали дальнобойные орудия на его стены. Лупить — так лупить, прямой наводкой.

Английский разведчик вскарабкался на трубу бесхозной печи, в которой раньше обжигали черепицу, и рассмотрел в окуляр северо-восточный угол строящихся земляных валов у стен Пекина. Разглядел и китаянку в своём городском саду, подбиравшую — спиной к нему — опавшие груши, и яблоки — руки, собиравшие фрукты, были по-молодому проворны. Двигалась китаянка с поразительной быстротой и грациозностью.

Разведчик неохотно перевёл подзорную трубу на земляной вал, но ничего особенного не увидел: масса людишек таскала на своих горбах в корзинах и рогожах мокрую глину, ссыпала её и утаптывала.

— Мартышки безмозглые, — выругался вслух разведчик и ещё раз глянув в сторону сада — не повернулась ли к нему лицом молодка? обдирая брюхо о кирпичную трубу, соскользнул на землю: молодка обернулась старой ведьмой.

Под городские стены Пекина стали закладывать мины: готовились пробить брешь для штурмовых отрядов.

Сапёры отважно работали в ста шагах от стены, а самые отчаянные норовили подобраться к ней вплотную — метили смолой и битумом цель каждого орудия, а толпы пекинцев с любопытством взирали на них сверху, пытаясь догадаться, чего это "белые черти" роются в земле?

— Подкапываются! — убеждали друг друга военные.

— Прячут добро, — перемигивались бродяги.

— Роют для себя могилы, — дерзко шутили оптимисты и норовили спрятаться за спины полицейских.

Игнатьев встретился с командующим французской армией генералом Монтобаном, и орудия, направленные на город, развернули свои жерла так, чтобы Русское подворье оказалось вне зоны обстрела.

В десятом часу утра Баллюзен вызвал Шарпанова и Стрижеусова: — Едем на рекогносцировку.

— По калганской дороге? — сдерживая застоявшегося жеребца, умялся в седле Шарпанов, полагая, что их будет интересовать лагерь маньчжурской армии, но Баллюзен сказал, что отправляются они в Пекин: — Нужно собрать кое-какие сведения.

Пристроившись за французским батальоном, который занимал ворота Ан-дин-мын, они тут же повернули налево и поскакали вдоль городской стены к Северному подворью.

Столпотворение на улицах столицы было сумасшедшим.

Когда Баллюзен с казаками добрался до Северного подворья, отец Гурий трижды облобызал капитана и сказал, что «нашего миссионера Пещурова толпа чуть не растерзала».

Мимо них, распевая воинственный гимн, протопали ци-жэни: жёлтознаменные солдаты внутренних войск. У одного болталась за спиной английская винтовка — должно быть, командир.

Глава XIII

Получив от Баллюзена записку, в которой тот сообщал, что вошёл в город, Игнатьев переговорил с драгоманом Татариновым и тот немедля отправился в Пекин — надо было срочно устанавливать отношения с членами Временной комиссии по управлению городом.

— Если встретите Жуй Чана, кланяйтесь ему от меня: он благоразумнее Су Шуня.

С Татариновым отправились урядник Беззубец и рядовой казак Савельев. Проводив драгомана, Николай попросил Вульфа рассказать о состоянии посольской казны.

— Если дело с перемирием затянется, — пожаловался секретарь, — нам придётся латать дыры и переходить на сухари. Когда прибудут деньги из Иркутска, неизвестно.

Игнатьев задумался. Дорога в Кяхту была закрыта войсками Сэн Вана.

— Везёт англичанам! — после небольшой паузы воскликнул Вульф. — Настроение у них отличное, дела идут, в средствах они себя не стесняют.

Николай уловил камешек в свой огород.

— Вы опьянены чужим успехом, но не