Хрустальный шар - Станислав Лем

Он вновь замолчал и стал всматриваться в раскаленные угли, над которыми возникали и исчезали голубые язычки пламени.

– Дорога была… Итак. Вначале сбежал проводник, затем переводчик. Бросали вещи и исчезали. Утром, когда я просыпался под москитной сеткой, – молчание, вытаращенные глаза, перепуганные лица и перешептывание за моей спиной. Под конец я связывал их друг с другом, а конец веревки наматывал на руку. Ножи прятал, чтобы они не могли ее перерезать. От постоянного недосыпания или из-за солнца я получил воспаление глаз. Утром веки не мог разлепить, так они склеивались. А тут еще приближалось лето. Рубашка от пота была твердой, как накрахмаленная, до шлема снаружи нельзя было дотронуться пальцем, ибо на нем тут же выскакивал волдырь. Ствол карабина жег, как раскаленная болванка.

Мы прокладывали себе дорогу в течение тридцати девяти дней. Я не хотел идти через селение старого Нфо Туабе, потому что он попросил меня об этом. Конца джунглей мы достигли неожиданно. Внезапно эта адская душная, бурлящая чаща листьев, лиан, пресмыкающихся, верещавших попугаев закончилась. Насколько мог охватить взгляд – равнина, желтая, как шкура старого льва. На ней среди зарослей кактусов – конусы. Термитники. Построенные вслепую, изнутри, поэтому часто неправильной формы, шершавые. Здесь мы провели ночь.

Под утро я проснулся со страшной головной болью. Накануне неосторожно снял на некоторое время шлем. Солнце стояло высоко. Жара была такая, что воздух обжигал легкие, как огонь. Очертания предметов дрожали, как будто горел песок. Я был один. Носильщики перегрызли веревку и убежали. Остался только тринадцатилетний мальчик, Уагаду-бой.

Я пошел дальше. Вдвоем мы относили вещи на несколько десятков шагов. Затем возвращались и переносили следующие. Эти переходы нужно было повторять по пять раз под палящим как ад солнцем. Несмотря на белую рубаху, мою спину покрыли незаживающие язвы. Спать приходилось на животе. Но все это ерунда. Целый день мы углублялись в Город Термитов. Не знаю, есть ли на свете что-нибудь более ужасное. Представьте себе: со всех сторон, спереди и сзади, каменные термитники высотой с двухэтажный дом. Местами они стояли так тесно, что с трудом можно было между ними протиснуться. Бесконечный лес серых колонн. А в середине, когда мы приостанавливались, слышался непрестанный слабый мерный шум, временами переходивший в одиночное постукивание. Когда ни прикоснешься к стене, ночью или днем, она постоянно дрожит. Несколько раз нам случалось раздавить один из туннелей, похожих на серые канаты, целыми пучками раскиданные по земле. По ним бесконечной чередой шли толстые белые насекомые. Сразу же показывались рогатые шлемы солдат, которые вслепую стригли воздух клешнями и выбрасывали липкую жгучую жидкость.

Так шли мы два дня, по-прежнему наугад, ибо не могло быть и речи о какой-либо ориентации. Два, три или четыре раза в день я забирался на самый высокий термитник из ближайших, высматривая тот единственный, о котором говорил Нфо Туабе, но видел только каменный лес. Джунгли за нами превратились в зеленую полосу, затем – в голубую линию на горизонте. Наконец исчезли совсем. Запасы воды уменьшались. А термитникам не было конца. В бинокль я видел их все дальше и дальше, до самого горизонта, где они сливались, как колосья злаков. Я удивлялся моему мальчику. Он без жалоб делал все то же, что и я, не зная, зачем и почему. Так мы шли четыре дня. Я был совершенно пьян от солнца. Защитные очки не помогали. Страшное сияние было и в небе, на которое до сумерек нельзя было даже взглянуть, и на песке, который блестел как ртуть. А кругом без конца – частоколы термитников. Ни следа живого создания. Сюда не залетали даже сипы. Только кое-где стояли одиночные кактусы.

Наконец под вечер, выделив последнюю отведенную на этот день порцию воды, я забрался на верхушку очень высокого термитника. Думаю, что он помнил еще времена Цезаря. Уже без надежды я осматривался, как вдруг в бинокль заметил черную точку. Вначале я подумал, что это соринка на стекле. Ошибался. Это был тот термитник.

На другой день я встал, когда еще солнце было за горизонтом. Еле разбудил моего мальчика. Мы начали переносить вещи в направлении, которое я определял по компасу. Я также набросал план местности. Термитники здесь были ниже, но зато стояли гораздо ближе друг к другу. Наконец они образовали такой частокол, что я уже не мог продвигаться. Негритенок еще мог, поэтому я подавал ему пакеты, стоя между двумя цементными колоннами, потом перелезал через верх. Так продолжалось пять часов. За это время мы прошли, возможно, метров сто. Я понимал, что подобным образом мы ничего не добьемся, но меня уже охватила какая-то лихорадка. Не говорю, что это было в буквальном смысле, потому что у меня постоянно была температура около тридцати восьми градусов. Это уже вопрос климата. Возможно, он как-то влияет на мозг. Я взял пять фунтов динамита в брусках и взорвал термитник, который стоял у нас на дороге. Мы спрятались за другими, когда я поджег фитиль. Взрыв был приглушенный, взрывная волна пошла вглубь. Почва задрожала. Но другие термитники устояли. От взорванного остались только большие куски стен, шевелящиеся от белых телец.

До сих пор мы не мешали друг другу. Теперь же началась война. Через воронку, образованную взрывом, нельзя было пройти. Тысячи, десятки тысяч термитов вылезали из ямы и шли лавиной, как набегающая волна. Они ощупывали каждый кусочек земли. Я зажег серу и надел на спину баллон. Вы ведь знаете, как выглядит это приспособление. Оно напоминает разбрызгиватель, которым садовники опрыскивают деревья. Или огнемет. Едкий дым вырывался из трубки, которую я держал в руке. Я надел противогаз, другой дал мальчику. Дал ему также специально предназначенные для этой цели сапоги, оплетенные стальной сеткой. Таким способом нам удалось пройти. Я пускал струю дыма, которая разгоняла термитов. Те, которые не отступали, погибали. К вечеру за нами осталось уже шесть взорванных термитников. В одном месте я вынужден был применить бензин: я разлил его и поджег, создавая между нами и потоком термитов преграду из огня.

Оставалось еще около ста метров до черного термитника. О сне не могло быть и речи. Мы сидели у беспрерывно коптящего баллона, светя фонариками. Что за ночь! Вам когда-нибудь приходилось шесть часов сидеть в противогазе? Нет? Ну, тогда вообразите себе, что значит находиться в раскаленном резиновом рыле. Когда хотелось свободнее вздохнуть, я оттягивал маску от лица и задыхался от дыма. Но это было лучше, чем термиты. Так прошла ночь. Мальчик все время дрожал, и я боялся, не лихорадка ли у него.

Наконец наступил новый день. Мы перебрались через следующие барьеры конусов. Вода уже заканчивалась. У нас еще была только одна канистра. Ее могло хватить на два дня, в лучшем случае на три, при расчетливом удовлетворении жажды. Надо было возвращаться как можно быстрее.

Шарден прервал рассказ, открыл глаза и посмотрел в камин. Угли уже стали совсем серыми. Свет лампы наполнял комнату: мягкий зеленый свет, как бы проникающий сквозь толщу воды.

– И тогда мы дошли до черного термитника. – Он поднял руку. – Как кривой палец – так он выглядел. Поверхность гладкая, как отполированная. Его окружали амфитеатром термитники, низкие, широкие и, что удивительно, не вертикальные, а наклоненные к нему, как уроды, окаменевшие в гротескном поклоне.