Свобода - Джонатан Франзен

Автор, которая неизменно помнит о своем читателе и о пережитых им потерях, а также о том, что было бы лучше замолчать перед лицом все возрастающего уныния жизни, изо всех сил старалась написать эти страницы от первого и второго лица. Но, увы, как писательница она обречена обращаться к себе в третьем лице. Хотя сама она верит в то, что полностью изменилась и живет гораздо лучше, чем в прошлом (а потому достойна внимания), у нее по-прежнему недостает сил заговорить тем голосом, который она обрела в себе, когда больше уцепиться было не за что, даже если это значит, что читатель отправит рукопись прямо в мусорное ведро.

Для начала нужно заметить, что шесть лет молчания — очень долгий срок. Когда Патти только уехала из Вашингтона, она поняла, что замолчать — это лучшее, что можно сделать ради себя и ради Уолтера. Она понимала, что он придет в ярость, если узнает, что она осталась с Ричардом. Она знала, что Уолтер решит, будто у нее нет никакого уважения к его чувствам, что, должно быть, Патти лгала или обманывала саму себя, когда твердила, что любит его, а не Ричарда. Но справедливости ради заметим: прежде чем поехать в Джерси-Сити, она все-таки провела одинокую ночь в отеле «Мариотт», пересчитывая таблетки снотворного, привезенные с собой, и рассматривая маленький полиэтиленовый пакетик для льда. Читатель скажет: «Да, но ведь она все-таки не покончила с собой, не так ли?» — и подумает, что Патти всего лишь драматизирует ситуацию, предается жалости к себе, самообману и прочим эгоистическим вещам. Автор тем не менее настаивает, что Патти тем вечером достигла опасной черты и буквально заставляла себя думать о детях. Она очень страдала — хотя, наверное, не больше, чем Уолтер. И в таком положении она оказалась из-за Ричарда. Он был единственным человеком, способным ее понять, единственным, кого она могла видеть, не опасаясь умереть от стыда, единственным, который еще ее желал, — и Патти в этом не сомневалась. Она сейчас никоим образом не могла исправить вред, причиненный жизни Уолтера, но полагала, что имеет право попытаться спасти себя.

Честно говоря, Патти была очень зла на мужа. Как бы больно ему ни было читать пресловутую рукопись, она по-прежнему считала, что Уолтер поступил несправедливо, выгнав ее из дома. С точки зрения Патти, он сгустил краски, причинил ей боль и постарался внушить самому себе, что хочет от нее избавиться и сойтись наконец со своей подружкой. Гнев Патти подкреплялся ревностью, потому что эта девушка действительно любила Уолтера, а Ричард — вовсе не тот человек, который по-настоящему способен кого-нибудь любить (за исключением разве что Уолтера, и это очень трогательно). Хотя Уолтер, несомненно, думал иначе, Патти решила, что будет справедливо, если она поедет в Джерси-Сити в поисках утешения и что ее самооценка, несомненно, поднимется, если она переспит с самолюбивым музыкантом.

Автор опустит подробности пребывания Патти в Джерси-Сити, признав лишь, что растравление старых ран принесло ей несомненное, хоть и краткое удовольствие. Патти сожалела, что не сделала этого в двадцать один год, когда Ричард приехал в Нью-Йорк, а потом, в конце лета, она вернулась бы в Миннесоту, чтобы проверить, по-прежнему ли ее хочет Уолтер. Вот что еще нужно отметить: всякий раз, занимаясь сексом в Джерси-Сити, она вспоминала о том, как это было в тот последний раз с мужем, на полу ее комнаты в Джорджтауне. Хотя, несомненно, Уолтер считал Патти и Ричарда чудовищами, совершенно равнодушными к чужим чувствам, на самом деле его тень постоянно витала над ними. Например, размышляя над тем, стоит ли Ричарду и дальше участвовать в проекте по борьбе с перенаселением, они немедленно решили, что он должен и дальше помогать Уолтеру. Вовсе не из чувства вины, но из любви и восхищения. И этот факт должен был о многом сказать Уолтеру — ведь Ричарду приходилось притворяться перед знаменитыми музыкантами, что его волнует вопрос перенаселения. Честно говоря, роман не мог продлиться долго, потому что Патти и Ричард непрестанно друг друга разочаровывали: они любили друг друга меньше, чем Уолтер — их обоих. Каждый раз, отдыхая после секса, Патти начинала страдать от грусти и одиночества, потому что Ричард всегда оставался Ричардом, тогда как с Уолтером всегда была вероятность, хоть и слабая и с трудом реализуемая, что их жизнь сможет измениться к лучшему. Когда Патти узнала от детей о безумной речи Уолтера, которую он произнес в Западной Вирджинии, то совершенно отчаялась. Похоже, Уолтеру достаточно было всего лишь избавиться от нее, чтобы обрести свободу. Прежняя теория — что он любит жену и нуждается в ней больше, чем она в нем, — превратилась в нечто противоположное. Патти утратила любовь всей своей жизни.

Потом пришли ужасающие новости о смерти Лалиты, и Патти охватили разнообразные чувства — сильнейшая печаль и сочувствие к Уолтеру, чувство вины за то, что она не раз желала Лалите смерти, страх умереть, эгоистичная вспышка надежды, что муж теперь вернется к ней, а затем — страшное, мучительное сожаление о том, что она ушла к Ричарду и таким образом исключила для Уолтера возможность принять ее обратно. Пока Лалита была жива, всегда оставался шанс, что любовница наскучит Уолтеру, но, как только девушка умерла, надежда кончилась. Поскольку Патти ненавидела Лалиту и не делала из этого тайны, она не имела права утешать Уолтера, понимая, что, если она воспользуется таким печальным предлогом, чтобы пробраться в его жизнь, это будет выглядеть чудовищно. Патти долго пыталась сочинить сочувственную записку, достойную скорби Уолтера, но пропасть между чистотой его чувств и нечистотой ее стремлений была непреодолима. Максимум, что можно было сделать, — это передать свои соболезнования через Джессику и надеяться, что Уолтер поверит, будто ею движет исключительно желание утешить его. Пусть убедится: Патти не прислала письма лично, потому что ничего не хочет обсуждать. Таким образом она молчала шесть лет.

Биограф, к сожалению, не может сказать, что Патти покинула Ричарда немедленно после гибели Лалиты — на самом деле она прожила с ним еще три месяца. Впрочем, ее никогда нельзя было назвать образцом решимости и самоуважения. Патти знала наверняка, что пройдет долгое время — может быть, целая жизнь, — прежде чем человек, который ей по-настоящему нравится, снова захочет с ней спать. Ричард благородно, хоть и неубедительно старался быть хорошим — теперь, когда она потеряла Уолтера. Патти не так уж любила Ричарда, но, во всяком случае, ценила музыканта за благие намерения (хотя даже тут, приходится признать, она на самом деле продолжала любить мужа, потому что именно Уолтер вложил в голову Ричарда мысль о том, что нужно творить добро). Ричард терпеливо ел то, что она готовила, заставлял себя сидеть дома и смотреть с нею видео, терпел постоянные взрывы эмоций, но Патти всегда помнила, что ее приезд весьма неудачным образом совпал с его вновь пробудившейся тягой к музыке. И следовательно, с потребностью проводить ночи в городе с приятелями, или в одиночестве, или в спальнях бесчисленных подружек. Хотя Патти в теории уважала потребности Ричарда, она не могла не иметь своих собственных, в том числе — потребности не чувствовать на нем запаха другой женщины. Чтобы развеяться и раздобыть немного денег, вечерами Патти подрабатывала в кафе-баре, готовя те самые кофейные напитки, которые некогда высмеивала. Дома она изо всех сил старалась быть веселой и уступчивой и не превращаться в обузу, но очень быстро ее положение стало просто нестерпимым, и автор, которая уже, возможно, рассказала больше, чем хочется знать читателю, избавит его от сцен мелочной ревности, взаимных обвинений и открытых противоречий, которые привели к тому, что Патти с Ричардом расстались не вполне друзьями. Примерно так же Америка пыталась отстраниться от Вьетнама; закончилось тем, что наших вьетнамских друзей сбросили с крыши посольства, вытолкали из отлетающих вертолетов и охотно позволили убить или заключить в лагерь. Но это и впрямь все, что биограф намерен сказать о Ричарде, за исключением маленького замечания, которое последует ближе к концу.