Вслед за словом - Владимир Дмитриевич Алейников
Шрифт:
Интервал:
На лай моего верного друга – из домика, стоящего в углу, сложенного из разнообразных, толстых и тоненьких, больших и маленьких, в картонных и в бумажных обложках, книг – высовывается голова прозаика Жени Попова.
Из-за стены книжного домика – выглядывает мой коктебельский сосед, музыкант, классный трубач, Миша Кудрявцев, и говорит:
– Володя, тебя тут искал старый восточный человек, похожий на Шуфутинского!
Потом он громко играет на трубе побудку – и тоже исчезает. Временно, разумеется. Может – пошёл за пивом.
Женя Попов, прозаик, на звук призывный трубы, на свет благодатный Божий, вылезает из книжного домика.
Он – спросонок. Смотрит на мир. Озирается по сторонам. Щурит глазки сибирские. Хмурится. Улыбается – чуть погодя. Борода его – как-то скомкана. Подстрижена, что ли, слегка? Клочья торчат. Ну прямо бывший ёжик в тумане.
В одной руке у него – маленький, незаменимый для пишущих прозу людей, компьютер его, ноутбук, в другой руке – моя книга, подаренная когда-то ему, разумеется, с дарственной надписью, в твёрдой обложке, вышедшая на заре свободного книгопечатания, известная любителям поэзии давно уже – «Звезда островитян».
Он ставит компьютер на пол. Пожимает мне руку. Говорит:
– Я только что из Германии. Жил там с семьёй. Писал роман. Купался в бассейне.
Мы закуриваем.
Женя говорит:
– А где Вася?
– Какой Вася? – спрашиваю. – Твой сын?
– Аксёнов. Василий Павлович, – поясняет Женя Попов. – А мой сын – Василий Евгеньевич. В честь Аксёнова, значит, назвал.
– Ушёл в бухты! – отвечаю.
– А, понятно! – говорит Женя. – А ты почему здесь, в Москве, а не у себя в Коктебеле?
– Не знаю! – говорю я ему. – Наверное, это сон.
– Понятно! – говорит Женя. – Ая дачу себе строю.
– Из книг? – спрашиваю.
– Да, из книг! – отвечает Женя. – Скоро свет проводить будем. Пока что – при свечах работаю. И воду в дом провести надо. Много забот, много.
В руке он по-прежнему держит мою «Звезду островитян». Спрашиваю:
– Стихи мои читал?
– Себя читал! – отвечает Женя. И спрашивает: – Это сон?
– Сон. Конечно же, сон! – отвечаю я Жене.
Женя Попов становится в позу чтеца-декламатора. И говорит мне:
– Ты только послушай! Ведь как хорошо написано!
И читает мне с выражением:
– Жанр предисловия, врезки – вещь таинственная, вещь в себе, штука конъюнктурная. Не то по плечу хлопают, не то на поруки берут, не то лезут лобызаться. Мне непонятно, почему я пишу о Владимире Алейникове, а не он обо мне. Написано у него, может быть, и больше, чем у меня, редактором он служил, известен в Москве и далеко за пределами её кольцевой дороги. И всё же есть логика в том, что я, прозаик, предваряю публикацию поэта, с которым и 100 г соли вместе не съел, не то, что пуда. Поэта, чьи стихи постепенно, медленно, но входят в мою жизнь. Мы – сверстники, 1946 года рождения. Мы – провинциалы, я из Красноярска, он из Кривого Рога. Лишь с недавнего времени обрели мы возможность говорить не на кухне либо в пивной, а в свободном пространстве своей страны… Молодость. 1965 год. Послан исправляться на свежем воздухе «тунеядец» Иосиф Бродский, сидят в тюремном замке «идеологические разбойники» Синявский и Даниэль, отправлен на пенсию «по состоянию здоровья» Никита Сергеевич. По Москве бродит СМОГ, но и его дни уже сочтены. Я учусь в геологоразведочном институте, знакомств среди литераторов почти не имею. СМОГ… СМОГ… Слухи ползут по студенческим общежитиям… Как я недавно узнал, аббревиатура содружества поэтов расшифровывалась так: Смелость, Мысль, Образ, Глубина. Жаль… Миф 1965-го утверждал, что это – Самое Молодое Общество Гениев. Вечера. Скандалы. Дружинники с повязками. Богема-с это, товарищи! И – разгром. И – туман, марево многолетнее, из которого возникают имена поэтов: Леонид Губанов, Юрий Кублановский, Владимир Алейников. Леонид Губанов – умер. Юрий Кублановский – был принуждён к отъезду. Владимир Алейников – остался. Издал две куцые книжки. Живёт в Москве. Счастливая, что ли, судьба? Нет… Счастливой, осмелюсь утверждать, не было пока что ещё ни у одного писателя или поэта, начиная с библейских времён. Книгами он явно недоволен. С одной стороны – купюры, с другой – в письменном столе хранится в 20 раз больше, чем напечатано. Только сейчас, на наших глазах происходит явление поэта читателям, и мне кажется, что он готов пойти на то, чтобы развеялись мифы о Самых Гениальных, чтобы всё стало на свои места и каждому было отпущено по делам его. Потому что только гласность в своём натуральном виде, а не в качестве броского лозунга либо прямого вранья способна спасти пишущего, избавить его от отчаяния, водки и петли, с другой стороны – крепко щёлкнуть по носу. Погрузневший, посолидневший Алейников по-прежнему циркулирует по московским литературным просёлкам, сверкая рыжей бородой. Так удалась жизнь или нет? Не пьёт. Растит детей. Литератор. Переводит чувашских поэтов Г. Юмарта и П. Хузангая. И все говорят, что хорошо переводит. И все говорят – Алейников? Да, был такой, он в СМОГе участвовал… Не был, а есть. И есть его стихи. И есть надежда, что эта публикация станет началом настоящего знакомства с поэтом, чьё имя наконец-то обретает реальность. Со всеми вытекающими из этого последствиями. Тут Женя сделал эффектную паузу – и вымолвил выразительно, громко, отчетливо, ну прямо как подписался:
– Евгений Попов. Москва. 11.12.1988 г.
И закрыл мою «Звезду островитян».
– Спасибо, Женя! – сказал я.
– Хорошо написал! – сказал Женя Попов. – Столько лет уж прошло, а звучит!
Ишка гавкнул басом, по-шаляпински. Он это умеет.
– Тоже звучит! – сострил Женя Попов.
Я спросил его:
– Женя, а почему вы с Виктором Ерофеевым тогда, в семидесятых, не взяли в ваш «Метрополь» ни меня, ни Губанова, ни Величанского, ни Шатрова?
– Да как-то не сообразили тогда! – быстро ответил Женя.
За его спиной появились зелёные музыканты. Совершенно зелёные. Четверо. Они заиграли – на банджо, на гитаре, на губной гармошке и на скрипке. В стиле кантри.
Женя Попов сунул мою «Звезду островитян» за пазуху.
– Стихи постепенно, медленно, но входят в мою жизнь! – процитировал он сам себя.
– Хорошо, что так! – сказал я.
Женя расправил плечи, поднял к свету бородатую, с лысиной, крутолобую, крупную голову.
– Мне пора! – сказал он торжественно.
– Куда? – удивился я.
– Как – куда? В Коктебель!
Зелёные музыканты, наигрывая мелодию в стиле кантри, гуськом подошли к закрытой двери.
Дверь – сама – распахнулась.
За нею был – Коктебель. Море, холмы, горы и бухты. Видно всё было как на ладони.
В Лягушачьей бухте сидел у воды Василий Аксёнов. Он увидел издали Женю Попова – и
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!