Братья. Книга 1. Тайный воин - Мария Семенова

Здесь большей частью толкалось шегардайское женство. Девки тревожили Небеса, выспрашивая про суженых-ряженых. Бабы просили раскинуть жеребья о возвращении мужа, о покупке козы, о будущности детей. Ворон не стал задерживаться близ ворожей. Его жизнь была вручена Справедливой. Как рассудит Она, так с ним и станется. Может ли смертная баба, даже воистину зрящая, Её замыслы проницать?..

В самом дальнем конце, на обросшем ржавыми махрами валуне у воды, сидела тоненькая девушка. Русые волосы по ветру плащом, руки зябко спрятаны под мышками, на глазах тугая повязка. Никто к ней не подходил. Опёнок не заметил при ворожее гадательной снасти, неволей вспомнил Арелу. Где-то теперь была языкастая Кербогина дочка, кого «налицо выводила», кому толковала ладони, щёки и лбы?

Он двинулся было прочь, но девушка остановила его:

– Не уходи, добрый молодец… Гадать не просишь, так хоть рядом постой.

Ворон пожал плечами. Вернулся. Ни в какое кобение он ей не дастся, вестимо. Даже говорить с ней не будет.

– Многие сегодня незримо стояли, – продолжала вещунья. – Советы сродникам подавали, на стороны клонили.

«Незримо стояли?..»

Вредному дикомыту сразу захотелось спросить, не тянулись ли мимо гадалки чередой два Йелегена, восемнадцать Гедахов и четыре Аодха. Он сдержал язык, промолчал.

Девушка наклонила голову, улыбнулась.

– Все непременно о царях вопрошают, – сказала она. – Будто дел у них других нет, кроме о захолустке нашем радения… А вот храбрец Эдарг с умницей Эсиникой, Огнём Венчанные, приходили вече благословить. Ныне семя посеяно, да не простое, а стоколосое. – Помолчала, тихо добавила: – Многие сюда вернутся не таковы, каковы сегодня уходят. Многие попрощаются с господином Шегардаем не таковыми, каковыми здоровались…

Опёнок помимо воли развесил уши. Хотел сесть рядом на корточки, но притороченные лыжи ткнулись пятками в землю. «Кобникам не верь, Скварко! – долетел строгий голос Жога Пенька. – Такого наплетут, от своей же тени шарахнешься!»

Ворон встал. Сделал шаг прочь.

– А подарок, коего уже и не чаешь, здесь есть, – догнал его голос вещуньи. Казалось, девчонка еле сдерживала смех. – Ступай, добрый молодец, в зелейный ряд… сам отыщешь, простота лесная, или свести тебя?

Дикомыт смолчал и на это. Начал краснеть.

– Найдёшь тётеньку Грибаниху, спросишь толику стыньки… Да вот по мошне ли выйдет покупка?

Ворон ушёл негодуя, полный решимости никакую Грибаниху не искать. И последних медяков у неё не лишаться.

Поперёк тропы, что вела прочь с Гадалкиного носа, протащились кувыки, стеная, точно души клятых изменников:

Вор Карман верёвки гложет,

На кобылу он возложен,

Люди добры, дайте грошик!

В зелейном ряду Ворон сразу почувствовал себя щенком, которого всякий носом в лужу суёт. Вот куда надо было сразу идти, когда в брюхе заныло! Озёрная капуста, квашеный и свежий горох, зелёный чеснок! Болотник сушёный, пареный и сырой. Даже водяные орехи в чешуйчатой скорлупе, таившей сладкую мякоть. Даже грибы, выраставшие в тёплых погребах белёсыми, неказистыми, но по-прежнему вкусными… И что дёрнуло убожника отсягнуть от истовой пищи? Высокому столу позавидовал? Съел, как украл, стыдобищей и аукнулось. А если б не на простом разведе, если б на орудье ради Владычицы?..

«Может, на то меня учитель и посылал…»

Ворон задержался возле грибов. Рассудил про себя: где-то тут должна была найтись и Грибаниха. Хотел уже начать спрашивать. Не успел.

С лобного места вновь подал голос бирюч. Не Окиница, но тоже возвещатель что надо.

– Почтить… новое правление… – разобрал издали Ворон. – По приговору… торговая казнь!..

Зелейницы зашумели все разом. Дикомыт сперва только понял, что бабоньки рады были мчаться прямо на площадь, да товар не пускал. Дело, некогда столь обыденное, что не каждый оборачивался взглянуть, вдруг поднялось межевым знаком у границы будущих дней.

– Вернулась Правда!

– Раньше что? Кто татя изловит, тот самочинно и лупит. Теперь на суд будем водить!

– А у судей всё сочтено…

– Законы книгами пудовыми, знай нужную открывай.

– Чему радуетесь, дуры? Молодые, жизни не видели!

– Любой татьбе роспись дана, за всякую покражу своя кара назначена.

– Не жила ты при Эдарге! И ты не жила!

– Будто плохо было? Обидней нынешнего?

– Законы-то святы, судьи супостаты…

– На тех супостатов есть люди посовестные!

– Хоть сядет царевич, будет кому кривду к порогу сложить.

– Закон – паутина: мухам погибель, шмель вырвется. Как жили, так и дальше жить станем!

Ворон уже не слышал болтовни торговок. Ноги быстро несли его к лобному месту, где снова собиралась толпа.

В самые лихие годы после Беды закон в Шегардае чтился всего один: что с бою взято, то свято! Но без конца так жить было негоже, и первыми, как ни странно, это поняли злостные враги судей и писаных правд – «люди посовестные». Помогли навести порядок, счесться ремеслом и соседством, прищучить или прогнать неисправимых бесчинников… С тех пор всё помалу вошло в берега. Каждодневными городскими делами распоряжались выборные старцы. Ради важных вестей и решений, как сегодня, выходили на вече.

Скоро в Шегардае снова будет царевич. Совсем скоро, но нужно всё-таки подождать. И городской державец будет, чтобы возглавлять большаков. Но тоже не назавтра, даже не через месяц.

А вот торговую казнь можно устроить прямо сейчас.

При старом правлении у лобного места возводили для бичеваний глядный помост. Со временем возродят и его, но сегодня обойдутся телегой. Большой телегой, чтобы поставить кобылу и ещё хватило места палачу – размахнуться кнутом и никого не ожечь!

Когда Ворон подоспел вместе с другими торжанами, сорвавшимися из зелейного ряда, телега как раз вкатывалась на площадь. В неё даже не стали закладывать оботуров. Облепили с разных сторон, катили просто руками.

– Ну, Карман! – приговаривали мужики. – Привык нашими пропажами жить, ещё нас же и запряг!

Крадун стоял одетый в белую рубаху без пояса, не связанный, не закованный. Придерживал на шее обмотанную верёвкой зелёную андархскую чашу: поличное. Кланялся на стороны.

– Простите, кого обидел, желанные! По делам лихим муки принимать стану!

– Как сечь будут? – спрашивали в толпе, где стоял дикомыт. – Неужто нещадно?

– Нет. Простая казнь, говорят. Всего десять кнутов.

– Что ж он в белой рубахе, словно на смерть?

– А для красы, для басы: праздник, чай. Первая казнь!