Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

— Вот спасибо, Нестор Иванович, — сказал Маслаков, устало улыбаясь. — Теперь можно бы было и крынку допить, да где её взять.

— Оно бы и горилка не помешала, — заметил Брова.

— Угу, на помин своей души, — проворчал Нестор.

Времени терять было нельзя, мандат был тут же выписан с чётко проставленной печатью, с размашистой подписью Махно.

— Ну гляди, Маслак, — сказал Нестор, вручая комбригу документ. — Не подведи батьку.

— Что вы, Нестор Иванович, да мы теперь...

Хату тряхнуло так, что с потолка посыпалась извёстка. Снаряд разорвался у палисадника.

— К бою, — скомандовал Махно.

Все кинулись на выход. Махно, откинув занавеску в боковушку, где уже, вскочив с кровати, одевались Галина с Феней, приказал:

— Живо в тачанку. Прорываемся на Новоспасовку.

На улице царила страшная суматоха. Снаряды рвались в гуще обоза, взмётывая вверх колёса, куски разорванных тел. Отовсюду — крики, стоны, проклятия, ржанье лошадей.

К Махно подскочил на коне Пархоменко, Нестор не дал ему рта раскрыть:

— Живо к Маслаку, пусть прорывается на восток.

— Позволь и мне с ним, батько.

— Валяй.

Сам батько вместе с Куриленко и Вдовиченко повёл свою сотню прорываться на юг. Нестор знал, что его личное присутствие в атаке удваивает, утраивает силы и мужество бойцов, особенно молодых. Махно буквально бешенел в рубке, напрочь забывая о страхе и о том, что в любой миг его самого может сразить пуля или сталь вражеского клинка. Из-за того и любим был повстанцами: «Наш за чужой спиной не ховается».

Во время прорыва был ранен Вдовиченко. Его, уже падающего из седла, подхватил Зиньковский.

— Лева, — закричал Махно. — В тачанку его, к Гале.

Однако прорыв ещё не означал спасение. Красные конники не отставали, видимо, предвкушая победу.

Самой последней из убегающих была штабная тачанка. Белаш, привстав, сам нахлёстывает измученных коней, моля бога, чтоб они не пали.

Рядом оказался Махно верхом и закричал Белашу:

— Кассу! Кассу бросай! Быстрее.

Белаш наклонился к армейской кассе, откинул железную крышку и начал хватать и выбрасывать всё подряд: деньги, кольца, драгоценности.

Много выкинул, оглянулся и увидел, как останавливали коней красноармейцы, спрыгивали на землю, собирали монеты, кольца, ловили порхающие банкноты.

— Откупились, откупились, — шептал побелевшими губами Белаш. — И эти сволочи деньги любят. Шоб вам подавиться!

Погоня наконец отстала.

Штарм укрылся в немецкой колонии, неподалёку от села Заливное. С Махно, членами штаба, Совета и охраной было всего около 30 человек, оружия, кроме личного, четыре пулемёта. Красные утеряли след Махно, за которым гонялись почти 4 месяца и несколько раз окружали.

В Москве Ленин метал громы и молнии по адресу военных: «...наше военное командование позорно провалилось, выпустив Махно (несмотря на гигантский перевес сил и строгие приказы поймать) и теперь ещё более позорно проваливается, не умея раздавить горстку бандитов...»

Это из Москвы казалась «горстка», а в действительности вся страна дышала непокорством, оттого и был неуловимым «главный бандит».

Немцы, у которых нечаянно оказался опасный гость, единодушно решили не только не выдавать его, но и стали охранять подходы к колонии, строго блюдя тайну присутствия у них повстанцев. Поставили на довольствие не только людей, но и откармливали и коней, измученных долгой гоньбой.

Клейн просто объяснил это старание:

— Не за батьку боятся, за себя. Узнай красные, что они прячут Махно, половину мужиков расстреляют. А если выдадут — повстанцы того хуже отомстят. Некуда деться бауэрам. Лучше помалкивать.

Нестор, привыкший к кипучей стремительной деятельности, в подполье в бездельном существовании, уже на третий день почувствовал себя неуютно. Руки, ум просили работы, хотя он ещё толком не оправился от последнего ранения, выпросил у Белаша бумаги и чернил, засел за писанину.

— Что это будет? — поинтересовался Белаш.

— Это будет «Декларация махновцев».

— Ты нас ознакомишь с ней?

— Обязательно. Для чего ж я её пишу.

Зиньковский меж тем направил связных к отрядам, отделившимся от штарма перед уходом в подполье — в Дибривский лес, к группе Забудько и Щуся; в Юзовский район к Гонде с Москалевским, а также к Кожину с Тарановским, действовавшим в Таврии. Всем этим группам был передан приказ батьки, состоявший из семи пунктов:

1) разрушать тылы Красной Армии и её институты насилия и произвола;

2) летом разрушать линии железных дорог;

3) разоружать красные части;

4) увеличивать число бойцов в группах и их боеспособность;

5) не допускать в отряды лиц, склонных к бандитизму;

6) стараться сохранить сильные группы до известного времени;

7) каждый командир ответственен за вверенную ему группу.

Махно не хотел давать передышки большевикам.

В Новоспасовку был отправлен разведчик с заданием найти там раненого Вдовиченко, при котором находились Антон Матросенко и Галина с Феней.

— Скажи им, чтоб носа на высовывали, — наказывал Лева разведчику. — Пусть сидят тихо, пока не выздоровеет Трофим. Когда начнём объединение отрядов, мы сами их найдём.

В группе штарма каждый старался найти себе дело: чинили сбрую, сапоги, занимались стряпнёй, подковывали лошадей, заготовляли дрова. Батько с глубокомысленным видом писал за столом. Это его положение пишущего отчего-то стало забавлять повстанцев. Покуривая в сенцах, зубоскалили в его адрес:

— Расписался батько-то.

— На говори, прям Пушкин.

— Чего-то настрочит.

— Было б дельное, пусть строчит.

И вот Нестор приказал Белашу собрать штабистов и членов Реввоенсовета:

— Будем обсуждать декларацию.

— Но нас-то: раз-два и обчёлся. Из штабных я, Дерменжи, Данилов и Зверев. А из Совета ты да я.

— Ладно, введём в Совет Клейна с Петренко и, само собой, Серёгина. Собирай народ.

Приглашённые собирались в горнице, рассаживаясь по лавкам, несколько дивились торжественному виду батьки. Махно начал:

— Товарищи, я решил составить декларацию махновцев и обсудить её с вами. В ней я постарался изложить наши цели после изгнания большевиков. У большевиков цель — диктатура пролетариата, но мы-то знаем, что это обман, в действительности у них диктатура одной партии, с чем мы категорически не согласны. Итак, в России на развалинах белогвардейских и красноармейских принудительных армий образуются вольные анархистские партизанские отряды, восстанавливается идея безвластного общества. Взамен диктатуре пролетариата мы провозглашаем диктатуру труда в форме Советской власти. Мы допускаем государственность, но только под руководством профсоюзов, во главе которых должны стоять анархисты, как законные представители трудящихся масс. В нашем анархистском обществе каждый будет обеспечен средствами производства.