Виртуальная история: альтернативы и предположения - Ниал Фергюсон

Стоит отметить, что после Семилетней войны возникли серьезные трения по вопросам налогообложения, в частности из-за акта о гербовом сборе и Тауншендского билля 1767 г. Однако 1 мая 1769 г. Кабинет незначительным большинством голосов постановил отменить их в ответ на протесты колоний, а также упразднить особенно непопулярную чайную пошлину. Это, как утверждает Джонатан Кларк, казалось бы, подтвердило справедливость доктрины “фактического представительства”, которая гласила (в изложении Томаса Уотли), что каждый член Парламента представлял не только собственных избирателей, но и “все общины Великобритании”, включая американские колонии.

В то же время правительство в Лондоне сочло необходимым занять более жесткую позицию, когда в 1776 г. непримиримые поборники отделения от Великобритании взяли в руки оружие. Победа Хау в битве с армией Вашингтона при Лонг-Айленде и на реке Делавэр, победа Бергойна над мятежниками в Саратоге и окончательная победа после неосмотрительного наступления Вашингтона на Нью-Йорк сумели на корню зарубить сопротивление, которое грозило перерасти в гражданскую войну.

Но что, если бы правительство избрало другой путь? Что, если бы оно настояло на сохранении хотя бы части непопулярных налогов 1760-х гг.? Некоторые историки даже предполагают, что в таком случае могла бы начаться полноценная война за независимость Америки – наподобие той, что почти двумя столетиями ранее освободила Республику Соединенных Провинций Нидерландов из-под власти Габсбургов. И что, если бы британцы оказались менее решительны и менее успешны в подавлении мятежа? Сложно даже представить, чтобы Карл III (1766–1788) лишился американских колоний, но, как показывает Кларк, такой исход вряд ли можно назвать невероятным.

Само собой, огромный географический размах власти Стюартов в 1780-е гг. не мог скрыть ее относительной финансовой слабости: в конце концов, согласие на Британских островах и в Северной Америке отчасти обеспечивалось низкими налогами. Можно даже сказать, что именно поэтому Стюарты не смогли полностью избавиться от французской угрозы в Северной Америке. Этот и другие французские успехи за рубежом способствовали консолидации власти монархии Бурбонов. Финансовые реформы правления Людовика XVI, осуществленные Неккером, положили конец эпохе административного упадка, которая грозила негативно сказаться на влиянии монархии не только на парламент – фактически изчезнувший к 1770-м гг., – но и на парижан. Как и в Англии, горожане играли весьма заметную роль в общественной жизни 1780-х и 1790-х гг., и порой недостаток продовольствия грозил посеять хаос. Однако в отсутствие институционального фокуса на оппозиции королевской власти, который хоть и в ограниченном объеме, но до сих пор обеспечивали британские парламенты, толпа могла разве что бунтовать из-за высоких цен на хлеб, пускай и во имя “свободы”. Та же схема относительно невнятных городских протестов повторилась в 1830 и в 1848 гг. – уже на всем континенте. Однако повышение уровня жизни как следствие усиления индустриализации в северной и центральной Франции, а также стремительно набирающая обороты трансатлантическая торговля с Канадой и Луизианой привели к уменьшению количества народных политических протестов во второй половине века. В свете экономических сдвигов девятнадцатого столетия кажется глупым рассуждать, каких результатов могло бы достигнуть успешное народное восстание против Бурбонов или Стюартов в 1790-е гг.

Как бы то ни было, гораздо сильнее невнятных хлебных бунтов горожан современников впечатлял размах религиозного пробуждения. В Англии оно приняло форму относительно консервативного методизма. В Ирландии, Польше и на севере Шотландии произошло значительное, но относительно неприметное возрождение католического благочестия. Однако Францию и Испанию время от времени беспокоили вспышки жестокого иконоборчества (что повторилось в России в 1905 и 1915–1916 гг.), а в Центральной Европе еврейский пророк-утопист Карл Маркс привлек достаточно большое количество последователей – причем не только евреев, – предсказывая грядущий апокалипсис. Само собой, власти Майнца арестовали Маркса в 1847 г., после чего он провел большую часть жизни в тюрьме. Из-за строгой цензуры, действовавшей в тот период, сохранилось лишь малое количество его работ. И все же он косвенно повлиял на группу православных подражателей из России, в частности на священника Владимира Ульянова, брат которого был казнен за участие в неудавшемся покушении на жизнь Александра II в 1881 г. Стоит отметить, что в случае успеха это покушение отложило бы создание российского представительного органа, государственной думы, на целое поколение, поскольку на престол взошел бы склонный к реакционизму сын Александра. Историки-ревизионисты часто утверждают, что на самом деле в таких народных движениях гораздо большую роль играло материальное “классовое” расслоение, однако сложно представить, как в таком случае объяснить ведущую роль образованных и относительно состоятельных личностей вроде Маркса и Ульянова.

Оказавшись меж двух огней – продуктовых бунтов и религиозных культов, – монархические государства Европы ответили на создавшуюся ситуацию двумя способами. Во-первых, они постарались создать более сложные и эффективные формы управления и охраны порядка. Во-вторых, они (как и раньше) постарались экспортировать внутренние проблемы, стимулируя эмиграцию.

Однако первая стратегия часто предполагала большую централизацию, чем существовала до той поры. Обусловленная этим оппозиция централизации подарила эпохе характерный политический язык. С одной стороны, “унитаристы” и “федералисты” поддерживали организацию более эффективного правительства, выступая не только за централизованный контроль над полицией и бюрократией, но и за создание централизованных налоговых органов и банковских систем, а порой и за введение общих валют. С другой стороны, так называемые “партикуляристы” или поборники “прав штатов” стремились защитить традиционные – в их представлении – “свободы”. (Определения “либеральный” и “консервативный”, которые использовали для описания своих взглядов немногочисленные любители французской философии, вскоре стали казаться причудливо-старомодными.) Классическое столкновение централизаторов и партикуляристов случилось в Британской Америке, где централисты (в основном по религиозным причинам) выступали за отмену рабства на американском континенте, а поборники прав штатов возражали, что это ущемляет их традиционные свободы.

Несмотря на все попытки имперского правительства в Лондоне примирить противоборствующие стороны, вспыхнувший в результате конфликт вылился в гражданскую войну. Однако, как часто бывает в подобных конфликтах, империя в итоге повлияла на ситуацию таким образом, чтобы склонить чашу весов в пользу партикуляристов. После решительной победы Ли при Геттисберге Палмерстон и Гладстон фактически вынудили северные штаты пойти на компромисс, в результате чего чернокожие рабы были формально эмансипированы, но не получили политических прав (подобно тому, как случилось примерно в то же время с крепостными крестьянами в России), а полномочия наместника, Авраама Линкольна, были существенно ограничены. Этот мирный договор был официально заключен в апреле 1865 г., несмотря на ожесточенную критику централистских, или “империалистских”, сторонников Севера, включая Джона Брайта и Бенджамина Дизраэли. На самом деле предсказание Дизраэли, что молчаливое продолжение использование подневольного труда окажется экономически несостоятельным, не оправдало себя. Однако он был прав, когда сказал, что стороны никогда полностью не забудут поляризации времен гражданской войны. Как он и предсказывал, в послевоенной Америке все сильнее стали ощущаться различия между Севером и Югом.