Дикие - Мира Вольная

Я зарычал.

- Мне плевать, даже если ад сейчас разверзнется подо мной, - пальцы задержались перед резинкой белья, а потом все-таки скользнули внутрь.

Я дернулся, пытаясь оказаться ближе, но она лишь снова надавила сильнее, заставляя меня оставаться на месте. Вытащила руку, вцепилась ей в столешницу, подаваясь ближе ко мне, наклоняясь.

- Кристин, - собственный голос удивил яростью и голодом, - ты играешь с огнем.

- А я не играю, Макклин, - криво и так же зло улыбнулась она. – Я заявляю на тебя свои права, если уж ты не в состоянии это сделать. Ты просил меня подумать. Я подумала: я хочу тебя себе. Целиком. Всего. И я не позволю твоей стае, своей стае, гребаным съехавшим волчицам или еще кому-либо этому помешать!

Хэнсон убрала ногу с моей груди, поставила на подлокотник, облизала губы, так медленно и порочно, что на миг у меня перехватило дыхание. Капли бренди все еще блестели на сексуальном теле. Очень горячем теле, очень вкусном теле. Мерцали на груди, ключицах и животе. Чертов халат сполз с плеч, собрался на локтях и вокруг талии.

- Или ты сам передумал? – она снова откинулась на столешницу, сделала еще глоток бренди. Вернула руку к сосредоточению своего желания, провела пальцами, надавливая на почти прозрачную ткань.

Я видел, каким влажным стало ее белье, ощущал запах желания в воздухе, а в голове гудело и звенело. Мышцы рвало от напряжения.

И я рванулся вперед, дернул Крис на себя, вдавливаясь, вжимаясь в нее, заставляя ощутить степень своего желания и ее безрассудства.

- Разве похоже это на то, что я передумал?

Я стащил с нее чертов халат, отшвырнул куда-то в сторону, поднялся на ноги, разворачивая Хэнсон, вжимая спиной в окно.

- Тогда оставь на мне свою метку, Макклин, - прошипела волчица. – Укуси. Сделай так, чтобы я стонала и извивалась под тобой!

Твою ж мать…

Я зарычал и сорвал с Крис нижнее белье.

Волчица обхватила меня ногами, слегка отстранилась, заглядывая в глаза. Влажные губы блестят, рот слегка приоткрыт, и виднеются кончики острых клыков, а взгляд такой… что сдохнуть можно. За один этот взгляд можно сгонять в ад и обратно, обыграть дьявола.

- Ты странно смотришь на меня, Конард, - тягуче улыбнулась Крис.

- Я… - слова вдруг застряли в глотке. Встали комком, прилипли к языку. – Ты – мое наказание, мое наваждение. Я дурею рядом с тобой, даже без этого чертового укуса я знаю, что ты моя.

- А если нет, Макклин? - Кристин искушающе улыбнулась. Этот же вопрос она задавала придурку Джефферсону, и придурок Джефферсон облажался. Я его ошибок повторять не собирался.

- Насрать. Закинусь дурью Сэм и буду с тобой как человек.

- Тебе придется поделиться порошком и со мной, Конард, - Крис закусила губу, в глазах горело и переливалось желание.

А когда звон в моей башке от ее слов утих, я с рычанием набросился на сахарные губы, сминая, глотая дыхание, переплетая наши языки.

Кристин дрожала. Стискивала меня ногами почти до боли, путала пальцы в волосах, царапала шею.

Ее кожа была горячей, грудь вздымалась судорожно, резко, отчего я чувствовал, как трутся о кожу затвердевшие соски. Запах желания, сладкого, забирающего воздух желания, убирал, стирал любой запрет, мои жалкие попытки контроля.

Меня снесло, мне вскрыло вены, продрало до самого основания, вытащив наружу инстинкты животного, выдрав с мясом все остальное.

Я животом ощущал, насколько Крис влажная, насколько готова для меня. Только для меня.

Она откинула голову назад, упираясь затылком в стекло, подставляя мне шею, выгибаясь, давая молчаливое согласие на все что угодно.

Я провел языком за ухом, прикусил мягкую мочку, немного оттянув, спустился к шее, вдыхая запах, зарываясь носом в волосы.

Боже… Она пахла летом и свободой, искрящимися брызгами.

Тонкие ключицы, бешеный пульс на языке и когти, царапающие мне спину, влажные клыки, крепко зажмуренные глаза. Невозможно великолепное зрелище. Таких, как она, просто не бывает, не может быть.

Волчица изгибалась просто потрясающе, дрожала, сжимала меня все крепче и крепче. Так крепко, что я чувствовал, как дрожат мышцы ее ног.

Я надавил рукой Крис на плечо, заставляя еще сильнее отклониться, отступая немного назад, чтобы открыть себе доступ к груди.

Полной, с твердыми, темными сосками, идеальной.

Тело Крис будто было…  Как работа искусного художника, как мечта, воплотившаяся в жизнь, как грех в чистом виде.

Я провел рукой по ложбинке, коротко лизнул сосок и сделал еще шаг назад, развернул Хэнсон, сбросил все со стола, укладывая Крис на спину, отстраняясь на миг.

Немного пространства – то, что мне сейчас необходимо как воздух, чтобы продержаться, чтобы выдержать все это, но…

Она лежала передо мной. Влажная, манящая, полностью открытая, сводящая с ума просто своим дыханием, потемневшим полным искушения взглядом.

Я не мог отвести глаз, не мог перестать смотреть. Да и кто бы мог?

Совершенство.

Мое совершенство.

Никогда еще контроль не требовал от меня таких усилий, никогда еще не казался настолько недостижимым. Никогда прежде я не испытывал подобного голода. Когда ничего не видишь, ничего не соображаешь.

- Конард, - позвала Крис, протягивая ко мне руки.

И я дернулся, зарычал, возвращаясь к ее груди. Накрыл сосок губами, сжал другой в пальцах, немного оттянул, укусил.

Стон сорвался с губ Кристин, горловой, низкий, она выгнулась, а меня прошило током, прострелило, дернуло в позвоночнике, груди, взорвалось в голове. Так, что собственное рычание прорвалось сквозь плотно стиснутые зубы.

Я спустился губами ниже, провел языком под грудью. И еще ниже – к животу и пупку.

Крис перестала сдерживаться, стонала, извивалась, хныкала.

Сладкие, очень сладкие звуки. Лучшее, что я слышал в своей жизни, лучшее, что чувствовал.

Я не мог, не был в состоянии от нее оторваться, не мог перестать ласкать грудь, перекатывать в пальцах соски, чувствовать нежную кожу под губами и языком.

Я вычерчивал дорожки и узоры на бедрах, опускаясь все ниже и ниже, вставая на колени.

От желания снова ощутить ее вкус на языке мушки мелькали перед глазами, сводило судорогой неудовлетворения тело.

- Конард, - стон, почти плач.

И я прикоснулся к сосредоточению желания. Скользнул внутрь и чуть не кончил, как подросток, от вкуса, растекшегося на языке и во рту. Надавил губами на горошину, втянул ее, ударил языком. Еще раз и еще, чувствуя, как Кристин натягивает мои волосы, как трясет умопомрачительное тело, слыша, как участились ее стоны. Стали глубже, громче, почти яростными. Желание в них бурлило и кипело, заполняло собой все вокруг. Затапливало меня.