Никогда_не... - Таня Танич

Прямо на полке, в окружении посуды — бокалов, праздничных тарелок, каких-то ещё мудрёных соусников, хрустальных салатниц и блюд, по-старомодному стоит фотография, бросив взгляд на которую, я не могу ни пошевелиться, ни отвести взгляд.

На слегка выгоревшем от солнечных лучей снимке изображён мальчишка, присевший на одно колено, закинувший за плечо теннисную ракетку, держащий в руке кубок и улыбающийся так счастливо, что его улыбка, прямо-таки слепит глаза.

Не отрываясь, жадно рассматриваю фото, даже не замечая в нем мелкие огрехи — постановочные фотографии всегда выглядят слишком сдержанными, практически мертвыми — но в этой нет ни капли подобного. Энергия, исходящая от снимка, такая пробивная и динамичная, что цепляет меня из прошлого, как будто тащит к себе.

Артуру здесь лет десять-двенадцать — тот самый возраст, когда мальчик начинает превращаться в подростка, и детское лицо окончательно теряет мягкие и округлые линии, иногда преображаясь до неузнаваемости. Чувствуя, как сердце в груди снова колотится о рёбра, продолжаю рассматривать его, стараясь не упустить из виду малейших деталей — тёмный пушок над верхней губой, густые, едва не сросшиеся на переносице брови — только не задумчиво сдвинутые, а приподнятые, в детском, доверчивом выражении радости; начавшую прорезаться резкость и ломаность черт — и в то же время, ещё по-детски неровный, волнистый край крупных передних зубов, привлекающих внимание в открытой улыбке — солнечной, счастливой, согревающей даже через десяток прошедших лет.

Мне тяжело оторваться от фотографии — может, потому, что на ней, хоть двенадцатилетний, но все же Артур, а я так люблю смотреть на него. Или же потому, что там так и осталось живое чувство, настоящая радость и полнота жизни, которая пробивает даже от одного случайного взгляда, будит внутри совершенно невероятные чувства. На какое-то время я теряю связь с настоящим, ныряя в момент, запечатлённый и схваченный камерой, пока голос Бориса Олеговича не выдёргивает меня назад, несколькими громкими окрикам и ещё более натужным кашлем.

— Полинка! Эй, ты что там рот раскрыла? Чего ворон считаешь? Вон же рюмки, на тебя смотрят!

Рюмки смотрят на меня, а я смотрю на Артура. И не только смотрю, но и прикасаюсь — все как обычно, наш с ним стиль общения, работает даже с его снимком. Скорее инстинктивно, чем осознанно беру в руки фото и, забыв о рюмках подношу к глазам и улыбаюсь. Хорошо, что я стою спиной к дядь Боре, и он не видит меня. Да и никто больше не видит.

— А это кто, дядь Борь? — мой голос звучит скучающе, почти равнодушно. Хорошая ширма, чтобы прикрыть то, что творится внутри.

Надев на лицо маску праздного любопытства, разворачиваюсь к нему и показываю фотографию. Несмотря на то, что видит даже сквозь стекла очков Борис Олегович не очень хорошо, это фото узнаёт сразу. Снова расплываясь в улыбке, он приосанивается и слегка изменившимся голосом произносит:

— Это же Артурка мой. Сын. Видишь, Полинка, какой он у меня?

О, отлично, и дядь Боря туда же.

Мой. У меня. Мой сын. Мой, и ещё раз мой.

Чувствую, что зря я все-таки забыла про рюмки, и, разворачиваясь, быстро хватаю их свободной рукой, после чего возвращаюсь и сажусь диван рядом с креслом номинального главы семейства. Рюмки аккуратно ставлю на деревянные полированные подлокотники, проглядывающие из-под мягких валиков, на секунду задумываясь, а не играют ли они роль маленькой барной стойки и не поэтому ли здесь выбрал себе укромный уголок Борис Олегович?

— Что, не признала его сразу, нет? — с довольной улыбкой уточняет дядя Боря, протягивая руку, чтобы взять фото.

— Нет, — говорю, — не признала, — и оставляю снимок у себя, откладывая его рядом на диван, так чтобы отец Артура не мог дотянуться. — Совсем не признала.

И совершенно не вру при этом. Ни словами, ни действиями.

— Это он турнир только выиграл, в области, — охотно продолжает Борис Олегович, и я уже привычно иронически посмеиваюсь. Похоже, сегодня — день рассказов об Артуре всей его роднёй. Ну что ж, пусть рассказывают, а я послушаю. Страха я уже не ощущаю, наоборот, ищу в разговорах какую-то зацепку, которая подведёт меня к какому-то важному выводу Какому — ещё не знаю, но он близок, очень близок.

Дядя Боря, в отличие от жены и дочерей, с удовольствие делится со мной спортивными успехами сына. Ловко подливая бальзам, он неожиданно уверенным, тренированным годами движением, подхватывает свою рюмку, и со словами: «Ну, Полинка, за победы!» продолжает рассказ о том, как сам отвёл Артурку во дворец спорта:

— Лишь бы отвадить от этих дурных коней на селе, а то он бы там себе шею свернул, куда только Тамара смотрела! Ну какие барьеры, какая джигитовка, ему восемь лет всего было! Дед Гордей тоже… из ума выжил, угробил бы мне малого. Нет, я, конечно уважаю Гордея Архиповича… — боязливо, как будто глава рода может услышать его, несмотря на расстояние, осторожно добавляет Никишин-старший. — Но надо было отвлечь ребёнка. Не дело это, что он в селе вытворял, к чему его дед… Гордей Архипович… при всем уважении… приучал, — вновь оглядывается дядь Боря и быстро подливает себе ещё сто грамм.

А я почему-то вспоминаю слова Дениса, брошенные вскользь об Артуре: «Ещё немного, и он бы бухать по-тихому начал, как все наши пацаны, которые когда-то хотели большего»

Хотели — и не смогли. Но что помешало Артуру? Именно об этом я думаю, автоматически поднося рюмку к губам и опустошая ее вслед за Борисом Олеговичем, успевшим накатить целых две.

Несмотря на разницу характеров отца и сына, я понимаю, что будущее в этом городе у них может быть одно. Кто-то раньше сдаётся, кто-то позже. Но итог — всегда такой. Бытовуха с утра до вечера и тоска по чему-то неслучившемуся только на первый взгляд кажутся не слишком опасными врагами. Пусть это не болезнь или какая-то другая беда, которая сваливается как снег на голову, атакует быстро и резко. Но эти тихие звери подгрызают изнутри незаметно и упорно, а как капля воды, как известно, точит даже самый крепкий камень.

И с осознанием этого мне становится страшно.

— Борис Олегович, — говорю я, совсем забыв об осторожности. — А почему Артур бросил спорт? Что произошло? Ведь он его очень любил и до сих пор любит.

Мне все равно, что в глазах этой семьи я не должна и не могу знать о том, что происходит с Артуром сейчас. Мне просто очень нужен ответ на этот один единственный вопрос.

Полупьяненький дядя Боря, до этого разливавшийся соловьем, вдруг умолкает, сдавленно крякнув, после чего тяжело вздыхает.

— Да там такое дело, Полинка… Не очень хорошее вышло. Я, ты знаешь, никогда не был против, пусть бы занимался. Тем более все наперебой кричали — способности, талант у парня, не упустите, не профукайте. Но тут уже… — он снова воровато тянется за бальзамом. — Интересы семьи встали поперёк, сама понимаешь…

Ага, вот как.

«Я часть семьи, я обязан поддержать»

Никаких личных интересов, только семейные.