Переписка с О. А. Бредиус-Субботиной. Неизвестные редакции произведений. Том 3 (дополнительный). Часть 1 - Иван Сергеевич Шмелев

Фасиных «родных» — тоже! У сестры Фаси — тоже, м. б. и у всех! О, я бы порасписала! М. б. и напишу! А я не люблю «прочных» вещей, на _г_о_-_д_ы! С детства не любила «на рост»! Как это неправильно делают родители. У ребенка получается какое-то определенное «недовольство» от этого. Каким-то ублюдком себя чувствуешь в длинном пальто. Сережка тащил с себя и говорил: «не хочу, — это как девчачье, какое-то — [попонно]». И добивался своего. Я бы делала платья моему на каждый данный момент — красивые. Это так важно. Нужно, чтобы дитя не чувствовало себя неуклюжим, хуже других. О, как это важно. — Сегодня у нас на Баране417 праздник! Иванов день418, — или: «И_в_а_н_о_в_к_а». Торг огромный в городишке. Ели на горе пышки, гуляли толпами. А вчера бывало «подторжье», а по-народному «портожье». Вечером тащились все по своим деревням. Пьянство! «Васька Семенов» — мужичок-пьянчужка за магазеей свалится — нет мочи в гору нашу подняться, и вопит: «а во двенадцатом часу, да черти съели колбасу…». И дальше: «я ли не богач? Да у меня 40 тысяч есть! Моя ли дочка не невеста, Машка-криво…..» тут шло нецензурное. А мы смертельно его боялись. И так у меня и связалось с Ивановкой это «во двенадцатом часу». Я маленькая тогда еще была, а вот на всю жизнь! Ваня, если Охтерлони не имели однофамильцев, то могу тебе сказать, что один из них вполне уподобился своим дедам. Совершенно нечто поразительное, как он сохранил таким образом традицию. Странно играет иной раз судьба!? И удивительно так, что вот пришлось узнать. Я рада, что ты легко был на могилке 27-го. Хорошо, что друзья проводили. Что день был светлый! Как я бы хотела быть с тобой! Сейчас пошла к себе с намерением писать, т. е. работать. Но вот села тебе писать и так устала. Такая лень, так жарко. Не пишется пером. Если бы машинка!! Нет, я о «Путях Небесных» поняла именно как надо. Но не поняла, что ты, собираясь ко мне, хотел бы попасть в «ловушку» писанья. Ванька-лентяй, я тебя не могу понять. Почему ты не пишешь «Пути»? Неужели заедает тебя повседневщина? Это же гибель! Ну, устрой как-нибудь! Послушай, не могу ли я чего-нибудь тебе в этом смысле сделать? Ах, Серов твой — _ш_л_я_п_а, а то бы я с ним списалась. И если бы попала хоть на 1 день к тебе, то поверь, что устроила бы тебе какую-нибудь «хозяйку», чтобы ты не крутился сам! Ваня, милый, со здоровьем ты шутишь, — нельзя же так! Что это за диагнозы? Я зла на С[ергея] М[ихеевича]! Ванчик, м. б. тебе помог бы рыбий жир? Это чудесное средство. Все улаживает! О поджелудочной железе я думала уже. М. б. это отраженность в желчном пузыре. Это у мамы было. Тогда — ничего строго нельзя! Ты мне так тогда и не объяснил, чем ты «отозвался» на мою болезнь. Я _н_и_ч_е_г_о_ не поняла. М. б. у тебя это самое _т_е_п_е_р_ь_ и есть? А что? Была кровь? Я не знаю, чтобы это было не болезненное явление. Скажи же. Я народное твое изречение не поняла. Скажи только: было это нечто патологическое или просто так? И почему тогда «неприятно»? Если бы я даже и поняла, то все мое понимание разбилось о твое: «несколько дней».

Значит болел? Это же не нормально-физиологическое явление? Или да? Я мучаюсь за тебя. Берегись, Бога ради! Милая «караимочка» — как она хорошо придумала! Тебе во всех отношениях хорошо это! Эта предоставленность самому себе, это «а я иногда _з_а_б_ы_в_а_ю_ обедать», — ужасно это!

[На полях: ] Ну, целую, Ванечек. Еще раз зову тебя! Приезжай же! Сережа пока на [лето], думаю, остается в Арнхеме, но это неважно. Устроится все!

Ну, будь же здоров! Спроси доктора, можно ли ехать! Тебе перемена места только хорошо!

Ночь. Переписала-исправила рассказ. Посылаю все, 3-мя письмами. Ничего мне о нем не пиши, — я знаю, что плохо, но мне будет больно услышать. Прочти все сразу! Обязательно!

Любуюсь на пасхалики и вдыхаю розы — они засушенные так сладко-сладко пахнут!

Ох, жду гостей… еще неизвестных мне… каких-то очень важных. Желают со мной познакомиться. Не люблю такие «смотрины». Сегодня велела чистить сад, двор, — вылизать, чтоб ни сучка, ни задоринки у «русской дикарки». Сама возилась. Маникюр — никуда. Они, пожалуй, этого не простят. Ну, не ударю лицом в грязь! Не люблю такие визиты!

9. VII.42 Фася не знает, где остановится ее муж, — м. б. в том же отеле, но и адрес отеля она не знает. Он пробудет очень недолго, во вторник уже будет здесь. Целую. Оля[201]

172

И. С. Шмелев — О. А. Бредиус-Субботиной

10. VII.42 2 ч. 15 мин. дня

Чудесная моя, солнечная, вся в истоме летней, моя открывшаяся Ольгуна, молодка моя… жена моя! Олёк, что ты со мной сделала твоим волшебным письмом?!!419 твоею очаровательною женской сущностью! Как я всю чувствую тебя, будто ты вот… в моих руках, вся трепетная, вся отдающаяся чувству, и какому же уносящему, какому, при всей страстности, светлому!

О, как я тобою счастлив, как _в_з_я_т… пленен… как ты наполнена любовью, как я чувствую это — через край!.. — все мне твое передалось и обожгло, и захватило дыханье, ну вот… будто ты со мной… до изнеможенья со мной, и я не помню себя, я весь в тебе, весь — с тобой, я силен тобой, тобой… Ольга! Я тотчас же пишу тебе, как получил… — как ты мне велела! — твое письмо незабвенно будет — оно — такое — первое, твое первое, и, вообще, — такое — первое в жизни. Я _з_н_а_ю, что ты чувствуешь, — я сам так чувствую, я сам тебя опаляю, и сам тобой опаляюсь… — пусть! Ольга, дай сказать главное, от чего почти все зависит… — я — слава Господу! — здоров! Вот уже третий день — ни-каких болей, а я не принимаю никаких лекарств! — все было — спазмы, прав оказался Серов. Я сейчас внутри весь пою и сияю, я полон тобой, ты стала моей… физически моею стала… я почти это чувствую… и как бы я был безумно счастлив, если бы вот сейчас ты была здесь… и ты бы узнала, как я могу любить… как могу петь мою малютку-молодку… мою чудесную Ольгунку, мою жаркую… мою светящуюся любовью, пылкую, зовущую, безумную… — о, как же прекрасна ты, безумная! — безоглядная! Ольга, так переживать тебя… так свято-светло… так трепетать живым чувством… требующим своего… — о, это же