Ответ знает только ветер - Йоханнес Марио Зиммель

— Анжела Дельпьер.

— Что с ней?

— Сам знаешь.

— Но ведь и ты знаешь! Мы с тобой пили за нее, за меня и за наше счастье!

— Не помню.

— Густав, дружище…

— На фирму поступили жалобы на тебя. Из Канн. От очень влиятельных персон.

— Легко представляю себе, от кого именно.

— Жаловались не мне, а дирекции. Дирекция находит твое поведение недопустимым. Извинилась перед этими персонами и пообещала немедленно отстранить тебя от участия в этом деле. Так что тебе теперь прямая дорога на пенсию, Роберт. Если ты ее, конечно, получишь. Как-никак грубое нарушение служебных обязанностей…

— Густав, — сказал я, уже плохо владея собой, — ты уже не помнишь, как ты сказал, что мы с Анжелой можем на тебя положиться, что бы ни случилось, что бы ни свалилось на наши головы. Этого ты тоже уже не помнишь?

— Не… — сказал Густав, мой добрый друг Густав Бранденбург.

Тут я уже не выдержал и заорал: «Нет ничего, чего бы я не сделал для вас, для вашей любви, для тебя! А также и для нее! Раз ты ее любишь, я готов все сделать и для нее! Это твои слова!»

— Не ори так, — сказал Бранденбург и ехидно засмеялся. — В самом деле? Я это сказал? Ну и что? Какое мне до этого дело? Мало ли глупостей я когда-то сболтнул?

— Ты грязная свинья…

— Заткнись, — сказал Бранденбург. — Ты прилетишь первым рейсом и тут же явишься ко мне, ясно?

Я молча повесил трубку.

Потом вышел в холл и подумал, что попал в смешную ситуацию. Потрясающе смешную, самую смешную в моей жизни. Я громко рассмеялся. Несколько человек удивленно обернулись в мою сторону. Я попросил портье зарезервировать для меня билет на первый же утренний рейс до Дюссельдорфа.

— Но ваш номер оставить за вами, мсье Лукас?

— Да, — машинально ответил я. — Я скоро вернусь.

— Мы рады это слышать, мсье Лукас.

— Возможно, сегодня ночью я уже не приду и завтра утром поеду прямо на аэродром.

— Разумеется, мсье. Счастливого пути и благополучного возвращения. О, с вечерней почтой для вас пришло еще и письмо.

Он протянул мне конверт. На нем стоял штемпель с адресом моего адвоката и друга доктора Пауля Фонтана.

Анжела сидела, прижавшись ко мне, на кресле-качалке, стоявшей в углу большой террасы. Из гостиной падал свет на море цветов. Освещал он и письмо, которое я держал в руке. Я читал его вслух:

«Многоуважаемый господин Лукас! — Мы с ним на „ты“, понимаешь, но это — официальное письмо. — Ниже прилагается копия письма адвоката доктора Борхерта. Адвокат Борхерт представляет интересы Вашей жены. Надеюсь, что у Вас будет возможность в ближайшее время заехать ко мне в контору для обсуждения его содержания. С уважением — Пауль Фонтана…» — Где эта копия? — Я вынул из конверта более тонкий лист бумаги, развернул его и прочел: «Многоуважаемый господин коллега! Фрау Карин Лукас получила от Вас послание, в котором Вы ей сообщаете, что ее муж желает получить развод и что Вы уже подали заявление о разводе в суд. Я уполномочен моей доверительницей довести до Вашего сведения, что она не собирается никогда и ни при каких обстоятельствах согласиться на развод. Я абсолютно уверен, что по причине изложенной выше ситуации суд даже не примет к рассмотрению заявление Вашего доверителя. — С уважением — ваш коллега адвокат Борхерт». — Я опустил оба письма на колени и взглянул на Анжелу.

— Добрый боженька, очевидно, не слишком жалует нас своей милостью, — сказал я.

— Не говори так, — возразила Анжела. — Ведь это лишь начало. Мы знали, на что решаемся, знали, что будут трудности, и большие. Ну и что? Зато мы вместе. И всегда будем вместе. Этого нам никто не может запретить, даже твоя жена. Ни твоя жена, и никакой суд в мире не сможет заставить тебя вернуться к ней.

— Ты мужественная женщина, — сказал я.

— Просто я мыслю реалистично. В наших собственных глазах мы с тобой муж и жена. Нам не хватает лишь документа, клочка бумаги. Клочка бумаги, Роберт!

— Да, — промямлил я. — Это сейчас ты так рассуждаешь. А через два-три года…

— Скорее всего не хватать будет опять-таки этого самого клочка бумаги. А может, и нет. Твоя жена может и передумать. В жизни всегда происходит обратное тому, чего ожидаешь.

— Но не в случае с Карин.

— Почем знать, может и в этом случае. Ты просто ужасный пессимист, Роберт. Не спорь, конечно же ты пессимист. Но я люблю тебя и за это. Но теперь, когда я с тобой, тебе не грех бы стать более оптимистичным и быть более уверенным в себе. Ты уже стал намного более уверенным. И будешь еще больше верить в свои силы.

— Я бы так хотел иметь твое мужество, — сказал я. — Но у меня его нет, к сожалению.

— Постараюсь, чтобы его хватило на нас обоих, — откликнулась она.

— Через три года, если очень повезет, я могу получить развод и без согласия Карин.

— Но только, если повезет. Давай сейчас не думать об этом. Пусть даже ты никогда не получишь развода! Пусть мы никогда не сможем пожениться! Я всегда буду любить только тебя, Роберт. Ты наконец понял это, ты веришь мне наконец-то?

— Верю, — твердо сказал я.

— Значит, я до конца дней останусь твоей любовницей. Я не придаю этому никакого значения. Совершенно никакого. Пока ты меня любишь, мне это безразлично. Как странно, что слово «любовница» в твоих глазах имеет пренебрежительный оттенок значения. Нет ли более красивого слова, скажи, неужто нет?

— Нет.

— Сказать по чести, я всегда полагала, что твоя жена не согласится на развод. Но мне всегда было ясно, что это не окажет никакого влияния на мои чувства к тебе и на нашу любовь.

Сильный порыв ветра налетел на террасу. Я взглянул вверх. Небо затянуло тучами. Вдруг резко похолодало, впервые за то время, что я был в Каннах, стало холодно. За первым последовал второй порыв ветра. Потом — сначала вдалеке, но быстро приближаясь — загремели грозовые раскаты.

— Что это?

— Это мистраль, — сказала Анжела. — Давай пойдем в комнаты. — Она поднялась. Я помог ей внести в дом подушки и одеяла и свернуть в трубку большую маркизу. Тут гроза налетела на город. Она шелестела и гремела, бурлила и хлопала ставнями, раскачивала кроны пальм. Цветы на террасе помяла и растрепала. Когда мы все, что можно, убрали в дом, мне с трудом удалось закрыть большие застекленные двери.

— Мистраль? — удивился я.

— Да, иногда бывает. Не слишком приятное явление.

— Почему?

— Люди становятся раздражительными. Многие страдают головными болями. Мистраль — это холодный северный ветер из долины Роны. И не ходи с таким мрачным лицом, Роберт! Пожалуйста! Верь тому, что я тебе сказала. Пусть я до конца дней буду твоей любовницей — что может для меня быть прекраснее?