Башня континуума - Александра Седых

— Да, но…

— Упрямый, как осел.

— Да.

— Ни за что на свете не признается, что неправ. Никогда. Да?

— Да, — согласилась Виктория, уже скверно понимая, о чем идет речь.

— Да, — кивнул Чамберс, весь источая ласку и сочувствие, — мужчины. Безответственные свиньи. Жалкие, никчемные, бесполезные существа. Если за ними не приглядывать каждую секунду, они такое натворят, правда?

— Да, мужчины, они… постойте! Вы смеетесь надо мной, да? Ничего. Гордон пообещал мне от вас избавиться!

— Знаю, — сказал Чамберс без тени тревоги, — уже далеко не впервые, заметьте, ваш муж хочет от меня избавиться. Мои завистники и недоброжелатели постоянно рассказывают обо мне герру Джерсею всякие гадости, а он слушает… слушает и верит. Ваш муж такой доверчивый… такой наивный. Такой, понимаете ли, грустный… грустный и печальный человек, ваш муж…

— Отпустите, — беспомощно прошептала Виктория.

Вместо того Чамберс еще крепче сжал ее запястье. Больно ей не было, но хватка злого чародея определенно отдавала чем-то липким, непристойным, как если бы он был нежной, сочувствующей пиявкой. Виктория попыталась вырвать руку, но не сумела, а чародей продолжал смотреть на нее пристальным взглядом, который обволакивал и пробирался под кожу. Правый глаз Чамберса был глаз как глаз, разве неправдоподобно хитрый и лживый, а вот левый — черный, абсолютно мертвый, и в невыразимой глубине этой липкой, мертвой черноты размеренно щелкали и стрекотали жвала Великой Самки Богомола.

— Ах, Виктория. Поймите, я забочусь о вашем муже. Он мне нравится, клянусь. Отличный он парень, хотя, между нами говоря, чуточку туповат. Но я делаю для него все возможное и невозможное. Все ради его блага. Все ради для его пользы… а вы? Вы делаете?

— Да…

— А он этого совершенно не ценит, верно я говорю?

Виктория всю жизнь мнила себя женщиной рациональной и на редкость практичной, не склонной к дешевым сантиментам, но вдруг ей тоже стало очень грустно, грустно и печально, да так, что она навзрыд разрыдалась, изнемогая от сладкой, щемящей жалости к себе.

— Как вы правы… не ценит… постоянно шатается где-то… охота и пиво… ругается… обозвал меня несгибаемой… мне было так обидно, вы не представляете. Как он мог сказать мне такую ужасную вещь. Он, наверное, совсем меня не любит, — прибавила Виктория, размазывая кулачком слезы по лицу.

— Вот как, — отозвался мистер Чамберс с нечеловеческим состраданием, — успокойтесь. Не надо плакать. Глубоко вздохните, хорошо… мы с вами поработаем над этим. А хотите, я вам покажу что-то очень интересное? Вы сразу перестанете плакать и огорчаться.

Крючковатыми пальцами Чамберс сдернул с магического шара бархотку. Тусклая и непроницаемая поверхность хрустальной магической сферы постепенно начала светиться, будто разогреваясь изнутри, и вот, в зыбкой глубине Виктория увидела…

Фонтаны.

Да, фонтаны, пурпур, и хаос, и пылающие, разоренные города, тлен и смерть, и виселицы, кипящие океаны ненависти, бурлящие моря крови, и виселицы, виселицы, виселицы…

А на виселицах болтались они.

Насильники. Растлители малолетних. Убийцы. Казнокрады. Наркодельцы. Наркоманы. Пьяницы. Шлюхи. Сутенеры. Писаки из бульварных газетенок. Врачи подпольных абортариев. Владельцы игорных домов. Сепаратисты. Террористы. Коррупционеры. Аристократы. Бюрократы. Банкиры. Писатели. Поэты. Художники. Актеры. Абсентеисты. Анархисты. Монархисты. Слишком богатые. Слишком бедные — тоже. Слева — левые. Справа — правые. Посередине — центристы. А также гуманисты всех расцветок и мастей, что вечно путаются под ногами у порядочных людей и мешают наводить порядок, а потом ноют по поводу растущей безработицы, перенаселения и экономического спада. Бродяги — у порядочных людей должно быть собственное жилье. Ленивые бездельники — порядочный человек должен работать в поте лица, я считаю, и…

Вся эта грязь.

Выжечь заразу огнем и мечом, пригвоздить к кресту, распять… а, когда он поизведет эту нечисть, он умоет руки от крови, и…

О, да. Вот тогда он ляжет на диван и будет отдыхать от своей невыносимо тяжкой, утомительной работы.

— Что это? — прошептала Виктория. — Что это вы мне показываете?

— Нравится?

— Ну… вы хотите сказать, что Гордон не всегда будет вице-губернатором? Что он добьется чего-то большего? Может быть, станет министром юстиции имперского кабинета?

— Да нет же, — Чамберс покачал головой, — берите выше.

— Верховным Канцлером? — прошептала Виктория, задыхаясь и млея от крови и пурпура. И упустила момент, когда из ее сознания стерлись остатки подозрительности к нему, и Чамберс перестал казаться ей зловещим, а его глаза — глазками дьявольски умной, злобной свиньи. Нет, глаза у него были самые обыкновенные, глаза как глаза… добрые глаза, преисполненные искренней заботы. «Да он славный, — подумала Виктория, — разве что… оклеветанный своими завистниками и недоброжелателями. И какие говорит занятные вещи… удивительные вещи».

— Если нам всем повезет… вы сами все узнаете, Виктория.

— Значит…

— Да, Виктория. Помогите мне, а я помогу вам.

Злой колдун умиротворенно улыбнулся и позволил себе легонько похлопать фрау Джерсей по округлому колену в шелковом чулке.

— Представьте, девочка. Ваш муж будет командовать всем-всем, а им будете командовать вы.

— Да, но как…

— Вот, — сказал Чамберс, порывшись в карманах пиджака, нашарил флакон темного стекла в виде пирамидки и протянул ей, — возьмите. Отличное снадобье. Дайте ему первую порцию утром, когда он вернется из Лас-Абердина, и пусть попьет еще какое-то время. Чувствовать он себя будет просто изумительно и надолго забудет о проблемах с желудком. Кстати, у этого снадобья имеется один замечательный побочный эффект, — прибавил Чамберс и подмигнул ей, — вам понравится. Теперь, думаю, вы знаете, что вам следует делать.

4

Она пела.

Только подумайте, пела.

Гордон услышал пение еще в холле, едва вошел в дом. Виктория громко напевала новый рекламный джингл «Ланкастер Индастриз», мурлыкала, как сирена, как чаровница Лорелея.

— Наши кофеварки… лучшие подарки… родным и любимым… необходимы… трам-парам! Трам-парам! Мы за справедливость для всех!

Гордон остановился в дверях кухни и привалился к дверному косяку, наблюдая за своим вздорным, но таким хорошеньким птенчиком. Виктория вдохновенно колдовала у плиты, ловко жонглируя баночками со специями. У Гордона рот наполнился слюной от сытных ароматов омлета, запаха кофе, бекона и жареного хлеба, и еще от вида ее соблазнительного зада, стройных ножек и прочих прелестей, аккуратно упакованных в короткое фривольное платьице, поверх которого она нацепила еще более фривольный кружевной фартучек.

— Трам-парам, — допела Виктория, ловко перевернув на сковороде омлет.