Башня континуума - Александра Седых

— И носки, — прибавила Виктория, еще больше порозовев ушками.

— Пиво и носки. Когда-нибудь эта романтика меня вконец доконает, ей-Богу, — пробурчал Гордон, — ох…

— Газету?

Дочитав от корки до корки очередную газету, Гордон, мокрый от пота, дотащился до спальни и рухнул на кровать. Виктория принесла ромашкового чаю с сухариками и грелку, сняла с него ботинки и укрыла одеялом. Отчего он в ботинках?… Собирался ехать куда-то? Гордон долго упирался и ни о чем не хотел рассказывать жене, но, в конце концов, Виктория вытянула у него признание, что вице-губернатор собрался нанести незапланированный визит в Лас-Абердин, но не сумел из-за трагикомических последствий вчерашнего злоупотребления жареными ребрышками.

— А что там стряслось, в Лас-Абердине?

— Беспорядки, — ответил Гордон сквозь зубы. Виктория припомнила, что видела что-то по поводу беспорядков в вечерних новостях, когда кормила Макса ужином. Акция протеста, устроенная противниками политики нынешней администрации. Плакаты, речи, пылкие ораторы, возмущенные ущемлением гражданских свобод и прав, а также тем, что герр Джерсей единолично узурпировал власть на Салеме. Под свист и улюлюканье кроткого пупсика обозвали разными скверными словами и сожгли его симпатичное чучело.

— Беспорядки… их устроили те шуты гороховые, что орали доколе и долой… и обозвали тебя приспешником крупного капитала?

— Вот объясни мне, птенчик, почему некоторые гнусные подстрекатели и провокаторы не могут отличить приспешника крупного капитала от скромного слуги народа. Чего я там узурпировал. Неужто Таггерт был лучше?

— Раньше этих выродков затоптали бы лошадьми, — посочувствовала мужу Виктория. — Почему так не делают сейчас, не понимаю.

— Говорят, будто времена наступили другие, гуманные, просвещенные, — сказал Гордон, нехорошо улыбаясь.

— Не нравятся мне эти времена. Совсем не нравятся.

Гордону тоже страсть как не нравились эти времена, как и мрази, невразумительно обзывающие первого вице-губернатора приспешником крупного капитала. Предположим, вопли о приспешниках он еще мог счесть конструктивной критикой в свой адрес, но мрази одними воплями не ограничились, а соорудили баррикады, начали забрасывать представителей правопорядка камнями и бутылками с зажигательной смесью, принялись громить магазины и лавки.

— Там что-то серьезное? — спросила Виктория, встревоженная тем, что муж погрузился в мрачное раздумье.

— Ну… власти держат ситуацию под контролем.

Про то, что власти держат ситуацию под контролем, Виктория тоже слышала в новостях, но, в принципе, это мало что значило, учитывая, что власти держали под контролем и прессу.

— А что там происходит на самом деле? — спросила она, вздрогнув.

— Да то и происходит. Беспорядки. Поджоги. Стрельба. Есть погибшие.

— Какой ужас, — прошептала Виктория.

— Хорошего мало, врать не стану. Хочется верить, все обойдется. Не хочу омрачать свой отпуск ужасным кровопролитием.

Виктории тоже не хотелось омрачать мужу отпуск ужасным кровопролитием, но им уже довольно давно следовало потолковать кое о чем.

— Помнишь, ты вчера говорил, будто брак — это не соревнование. Значит, друг ради друга порой мы должны идти на жертвы…

— Птенчик, — взмолился Гордон, — давай возьмем себя в руки и хоть на минутку побудем унылыми реалистами! У Максимилиана нет способностей к музыке, а также к пению и танцам. Зато у парнишки неплохие спортивные задатки, он сносно пишет и читает, со счетом похуже, но перед школой мы наймем хорошего репетитора…

— Нет, я имела в виду другое.

Виктория попыталась выказать такт и терпение, донося до мужа свои выстраданные соображения, но получилось не слишком удачно.

— Гордон… ты должен избавиться от Чамберса!

— Так. И какое отношение это имеет к нашему сыну?

— Никакого. Просто ты должен взять и избавиться от Чамберса!

Виктория поразилась, какое у мужа сделалось обиженное лицо. Будто она подкралась и вонзила ему в спину зазубренный кинжал.

— Дьявол! И ты туда же! Я думал, он тебе нравится!

— Не спорю, твой астролог довольно приятный и обходительный… для проходимца… и постоянно рассказывает людям, что все у них будет хорошо… но дело в другом. Твой замечательный Чамберс приходит к нам домой, обедает и ужинает, пугает Макса своими амулетами, курит здесь свои фимиамы. И… у него имеются на тебя виды, — прибавила Виктория, помолчав секунду.

— Какие еще виды, — спросил Гордон, оторопев.

— Какие… твоему ясновидящему лучше знать, наверное, но что это он все время тебя похлопывает по плечу и трогает за колено.

С тем же успехом Виктория могла стукнуть ненаглядного супруга булыжником по затылку. Гордон махом провалился в оцепенение, где ему отказали остатки здравого смысла.

— Виктория, что ты несешь! Ты бредишь!

— Может быть, но, когда твой астролог гостил у нас в прошлое воскресенье, ты встал и пошел принести нам напитки, а он сидел и пялился на твой зад.

* * *

В совершенной — и опрометчивой — уверенности, что теперь с Чамберсом покончено, Виктория крепко и сладко уснула, едва уронив голову на подушку. Как прежде и мужу, ей приснился сон, странный, но увлекательный до невозможности. Будто она летела куда-то, оседлав и пришпорив, как сноровистую лошадь, метлу — дикая, свободная, бесстыдно обнаженная. Над землей распростерла вороньи крыла беззвездная ночь, и в самой сердцевине ночи, будто приколоченный к небосводу гвоздями, висел огромный диск луны Салема, Танкмара, зеленый и окруженный сверкающим желтым ореолом, подобно зловещему кошачьему глазу.

Виктория неслась во весь опор, понукая метлу, пританцовывая и кувыркаясь высоко-высоко в чистом холодном воздухе. С высоты в три сотни миль деревья, и лоскутные одеяла полей и пастбищ, и серебряные ленты рек, и серпантины скоростных магистралей казались ненастоящими, игрушечными. «Ах, как славно», — думала она во сне, испытывая блаженство от полета, своей наготы и лунного света; но она не просто летела, а мчалась к чему-то блистающему и грандиозному и, кажется, оно было совсем близко, и звало, и манило, это невиданное счастье, но вдруг зеленая луна вспыхнула, слепя ее, и, захлебываясь беззвучным криком, Виктория полетела вниз…

Все тело ее подсознательно напряглось в ожидании страшного удара, когда, жадно хватая ртом воздух, она распахнула глаза. И очутилась в собственной мягкой постели с шелковыми простынями. Одна.

— Что… где…

Включив ночник, Виктория обнаружила на прикроватной тумбочке записку от мужа. Он все же поехал в Лас-Абердин. Похоже, дела в городе и впрямь обстояли далеко не лучшим образом, раз он сорвался среди ночи, невзирая на отпуск и несварение.

— Надеюсь, все не так плохо…