Второе открытие Америки - Александр фон Гумбольдт

Перед нашим отъездом в Ангостуру, столицу Гвианы, он настойчиво попросил меня оставить ему письменный документ, в котором я засвидетельствовал бы, что в христианских поселениях на Ориноко царит полный порядок и что с индейцами обычно обращаются мягко. Такое поведение настоятеля, объясняющееся весьма похвальной заботой о благополучии своего ордена, не могло не поставить меня в затруднительное положение.

Я ответил, что свидетельство путешественника, родившегося в лоне кальвинистской церкви, не имело бы никакого значения при решении бесконечных споров, почти повсюду в Новом Свете ведущихся между светской и духовной властями.

Я дал ему понять, что коль скоро я нахожусь в двухстах лье от побережья, в центре миссий и, как злобно выражаются жители Куманы, en el poder de los frayles[286], документ, составленный нами вместе на берегах Атабапо, сочли бы написанным мной не вполне добровольно.

Президент не был испуган мыслью, что он оказал гостеприимство кальвинисту. До моего прибытия в миссиях францисканцев, вероятно, не видели ни одного кальвиниста; впрочем, миссионеров в Америке нельзя обвинить в нетерпимости. Религиозные распри старой Европы их не интересуют, если они только не проявляются на границах Голландской Гвианы, где протестантские проповедники также решили организовать миссии.

Президент не стал больше настаивать на документе, который я должен был подписать, и мы воспользовались небольшим количеством оставшегося у нас времени, чтобы откровенно поговорить о положении здешней страны и о надеждах на приобщение индейцев к благам цивилизации.

Я решительно указывал на то, какое зло приносят entradas, или военные набеги, как мало выгоды для себя получают индейцы от своей работы, осуждал путешествия, которые их заставляют предпринимать в чужих интересах, настаивал, наконец, на необходимости давать молодым монахам, призванным управлять очень многолюдными общинами, некоторое образование в специальной школе.

Президент слушал меня как будто благожелательно. Однако я думаю, что он хотел бы (несомненно, для пользы естественноисторической науки), чтобы те, кто собирают растения и изучают горные породы, не проявляли нескромного интереса к медно-красной расе и к делам человеческого общества.

Такое желание довольно обычно и в Старом, и в Новом Свете; вы сталкиваетесь с ним везде, где власть испытывает беспокойство, так как чувствует себя недостаточно твердо.

В Сан-Фернандо-де-Атабапо мы остановились всего на один день, хотя эта деревня с ее прекрасными пальмами пихигуас, плоды которых напоминают персики, показалась нам чудесным местом. Домашние ураксы[287] бродили вокруг хижин индейцев. В одной из них мы увидели чрезвычайно редкую обезьяну, живущую на берегах Гуавьяре.

Это капарро, описанный мной в моих «Зоологических и сравнительно-анатомических наблюдениях»; Жоффруа [Жоффруа Сент-Илер] полагает, что он представляет собой новый род (Lagothrix), промежуточный между коатами и ревунами. Мех этой обезьяны сероватого цвета и на ощупь исключительно мягкий.

Наиболее резкими отличиями капарро являются круглая голова и мягкое приятное выражение лица. Я полагаю, что миссионер Джили был единственным автором, упомянувшим до меня об этом забавном животном, вокруг которого зоологи начинают группировать других бразильских обезьян.

Выехав 27 мая, мы, подгоняемые быстрым течением Ориноко, меньше чем за 7 часов добрались из Сан-Фернандо до устья реки Матавени. Ночь мы провели под открытым небом у подножия гранитной скалы El Castillito, которая возвышается посреди реки и по своей форме напоминает Mausethurm [Мышиная башня] на Рейне против Бингена.

Здесь, как и на берегах Атабапо, мы очень удивились, заметив мелкую Drosera L., по внешнему виду совершенно сходную с европейской Drosera L. Ночью вода в Ориноко очень сильно поднялась; течение, ставшее значительно более быстрым, донесло нас за 10 часов от устья Матавени до верхнего большого порога, порога Майпурес, или Куиттуна. Пройденное расстояние составляло 13 лье.

Мы с интересом вспоминали места, где стояли лагерем, когда плыли вверх по реке; мы снова встречали индейцев, которые сопровождали нас во время сбора гербария, и снова побывали у красивого источника, вытекающего позади дома миссионера из скалы, сложенной слоистым гранитом; температура воды в нем изменилась всего на 0,3°.

От устья Атабапо до устья Апуре мы плыли как бы по стране, в которой долго прожили. Нам снова пришлось поститься, нас снова кусали те же москиты; но уверенность в том, что через несколько недель наши физические мучения кончатся, поддерживала в нас мужество.

Проводка пироги через большой порог задержала нас в Майпурес на два дня. Отец Бернардо Сеа, миссионер Raudales, сопутствовавший нам на Риу-Негру, хотя и был болен, пожелал проводить нас со своими индейцами до Атурес. Один из них, по имени Серепе, переводчик, которого так беспощадно били на пляже Парарума, привлек к себе наше внимание угрюмо-скорбным выражением лица.

Мы узнали, что его покинула невеста-индианка и что это произошло из-за ложных слухов, распространившихся относительно цели нашего путешествия. Родившись в Майпурес, Серепе вырос в лесах у своих родителей, индейцев племени маку. Он привел с собой в миссию девушку 12 лет, на которой собирался жениться после нашего возвращения к порогам.

Молодой индианке очень не понравилась жизнь в миссиях; ей сказали, что белые поедут в страну португальцев (Бразилию) и увезут с собой Серепе. Обманутая в своих надеждах, она взяла чью-то лодку, вместе с другой девушкой того же возраста благополучно миновала Raudal и убежала al monte, чтобы вернуться к своим.

Рассказ об этом смелом поступке был главной местной новостью. Впрочем, печаль Серепе длилась недолго. Он родился среди христиан, совершил путешествие к крепости на Риу-Негру, знал кастильский язык и язык маку, а потому считал себя выше своих соплеменников. Как тут не забыть девушку, родившуюся в лесу?

31 мая мы прошли пороги Гуаибо и Гарсита. Острова посреди реки сверкали чудеснейшей зеленью. От зимних дождей развились цветочные влагалища у пальмы Vadgiai, листья которой поднимаются прямо к небу. Не устаешь любоваться видом этих мест, где деревья и скалы придают ландшафту тот величественный и суровый характер, каким нас восхищает задний план картин Тициана и Пуссена.

Незадолго до заката солнца мы высадились на восточном берегу Ориноко в Пуэрто-де-ла-Эспедисьон. Мы это сделали, чтобы посетить пещеру Атаруипе, которая, по-видимому, является местом погребения всего вымершего племени. Я попытаюсь описать эту пещеру, широко известную среди индейцев.

С трудом и не без некоторого риска вы взбираетесь по совершенно голой, отвесной гранитной скале. Было бы почти невозможно устоять на этой гладкой и круто наклоненной поверхности, если бы большие невыветрившиеся кристаллы полевого шпата не выступали из горной породы и не служили бы точкой опоры.