Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

Карелла заснул, думая о том, что, даже если лейтенант действительно назначит Клинга третьим, работа займет целую вечность. Он не знал, что в этот самый момент дело принимало новый оборот, который в любом случае втянет в него Клинга, а кроме того, устранит острую необходимость опроса ста четырнадцати человек.

Мужчина был одет в пальто, клетчатый пиджак, жилет, рубашку и серые фланелевые брюки. В кобуре на левом боку у него лежал пистолет тридцать второго калибра. Пуговица пальто у пояса была расстегнута, чтобы легко извлечь оружие правой рукой, если возникнет такая необходимость. Шесть лет назад он получил разрешение на ношение оружия, но ему пока ни разу не пришлось им воспользоваться.

Когда он закрыл свой магазин в центре города, а затем опустил металлическую решетку и навесил замок, прикрепляя решетку к тротуару, на улице не было ни души. Быстро и боязливо мужчина направился к круглосуточному гаражу, куда обычно ставил автомобиль. Пара шагов от центра города, но в этот час пустынная улица напоминала лунный пейзаж.

Он медленно ехал к себе на окраину, останавливаясь на каждом красном светофоре, нервно ожидая внезапного нападения грабителя, которые были повсюду. На дороге через Гровер-парк мужчина наконец почувствовал себя в большей безопасности; останавливаться предстояло только на двух светофорах на территории парка (если, конечно, они будут красными) и, возможно, на третьем, когда он выедет из парка в жилую часть города, на Гровер-авеню. Первый светофор загорелся красным, и мужчина с нетерпением ждал, когда он сменится. Следующий был зеленым. Тот, что на выезде из парка, был тоже зеленым. Мужчина повернул направо на Гровер-авеню, проехал несколько кварталов, мимо здания полиции, у дверей которого висели зеленые шары с цифрой «87» на каждом, и миновал еще три квартала, после чего свернул налево и направился на север, к Силвермайн-роуд. Там он, как обычно, припарковал машину в подземном гараже, запер ее, а затем направился к лифту в дальнем конце гаража. Когда он ставил здесь машину, ему всегда приходило в голову, что охранник у въезда наверху не очень-то полезен. Правда, от его места парковки до красной двери лифта было всего метров пятнадцать, к тому же он редко возвращался домой позже семи вечера — а в это время сюда приезжает множество других машин.

Однако в четверть второго утра в гараже было пусто.

Столбы, поддерживающие крышу, стояли, как гигантские часовые, в трех метрах друг от друга; на четырех из них было написано расстояние, оставшееся до лифта. Гараж был ярко освещен. Мужчина проходил мимо третьей колонны, когда из-за нее вышел человек с револьвером в руке.

Мужчина сразу же потянулся в карман за собственным пистолетом.

Пальцы сжали рукоять.

Он потянул пистолет из кобуры, и в то же мгновение человек, стоящий на его пути, выстрелил. Прямо ему в лицо. Мужчина почувствовал только резкую боль от первой пули. Его тело уже падало назад, когда в голову вошла вторая пуля. Ее он не почувствовал. Он не чувствовал больше ничего. Его рука так и осталась под пальто, сжатая на рукояти пистолета.

Снова пошел снег. Крупные пушистые хлопья лениво кружили в воздухе. Машину вел Артур Браун. Берт Клинг сидел рядом, на переднем сиденье «седана» без полицейских опознавательных знаков. Эйлин Берк сидела сзади. Когда поступил сигнал об убийстве, она еще находилась в отделе и спросила Клинга, не подкинет ли он ее до метро. Тот неопределенно хмыкнул. Воспитанный парень этот Клинг, с иронией подумала Эйлин.

Браун был крупным мужчиной, а в своем громоздком пальто выглядел еще крупнее. Пальто было серое, с черным воротником из искусственного меха. На руках — черные кожаные перчатки, под цвет воротника. Браун был одним из тех, кого называют «черным», но Браун знал, что цвет его кожи совсем не совпадает с черным цветом воротника или перчаток. Когда он смотрел на себя в зеркало, он видел там человека с шоколадной кожей, однако ему не приходило в голову считать себя «шоколадным». Он также не называл себя «ниггером»: слово «ниггер» стало уничижительным термином, бог знает когда и как. Отец Брауна называл себя «человеком с темным цветом кожи», Браун считал это выражение чересчур официальным, даже когда для черных было еще нормальным называть себя ниггером. (Браун заметил, что в журнале «Эбони»[56] слово «черный» писали с большой буквы, и часто задавался вопросом, какой в этом смысл.)

Он, пожалуй, думал о себе как о «цветном» и искренне надеялся, что в этом нет ничего плохого. В наши дни бедный ниггер и сам не знает, как ему ко всему этому относиться.

Браун был того типа черным, при виде которого белые мужчины переходят на другую сторону улицы. Любой белый, видя, как Браун идет ему навстречу по той же стороне улицы, автоматически предполагает, что он намерен его ограбить, резануть бритвой или сделать еще что-нибудь такое ужасное. Происходило это отчасти оттого, что Браун был метр девяноста пять ростом и весил под сто кило. А отчасти (или в основном) потому, что Браун был черным, цветным — или как вы там назовете, — но уж определенно не белым.

Белый, идущий навстречу Брауну, возможно, не перебежал бы улицу, если бы Браун тоже был белым; к сожалению, Браун не имел возможности проверить эту теорию. Факт оставался фактом: когда Браун шел себе по улице по своим делам, белые переходили на другую сторону. Иногда даже белые полицейские переходили на другую сторону. Никто не хотел неприятностей с человеком, который выглядит как Браун. Даже черные иногда перебегали улицу, когда к ним приближался Браун, однако в данном случае только потому, что он выглядел отъявленным головорезом.

Браун считал себя красивым мужчиной.

Глядя в зеркало, он видел очень красивого мужчину с шоколадной кожей и томными карими глазами. Браун себе нравился. Он был рад, что работает полицейским, потому что знал: настоящая причина, по которой белые, завидев его, перебегали улицу, состояла в том, что они считали всех черных ворами или убийцами. Он часто жалел, что его перевели в отдел детективов, потому что не мог больше носить синюю форму, так контрастирующую с коричневой кожей. Браун особенно любил ловить бандитов своей расы. И еще более особенно любил, когда какой-нибудь черный парень говорил: «Да ладно, браток, отстань». Этот человек был Брауну братком не более чем бегемот. В мире Брауна существовали хорошие парни и плохие парни, а белые они или черные, значения не имело. Браун был из хороших, нарушители закона — из плохих. Сегодня один из плохих парней оставил человека умирать, истекая кровью, на полу гаража на Силвермайн-роуд. Сообщение принял Клинг, а Браун был его напарником; сейчас два хороших парня ехали в машине под мягко падающим снегом, а еще один хороший парень (пусть он и был девушкой) сидел на заднем сиденье… Кстати, надо высадить ее возле метро.

— Станция на углу Калвер и Четвертой подойдет? — спросил Браун.

— Отлично, Арти, — сказала Эйлин.

Клинг, съежившись в пальто, смотрел на падающий снег. Печка в машине натужно гудела и громыхала. Хуже машины в отделе не было. Браун гадал, как так получалось, что, когда наставала его очередь брать машину, он получал именно эту. Хуже машины не было во всем городе. Двигатель хрипел, как двухдолларовая шлюха, выхлопная система стравливала газы в салон. Сейчас, мчась на место преступления, они, вероятно, тихонько травились.