Восьмой круг. Златовласка. Лед - Эд Макбейн

— Нет.

— Сними трусики, — повторил он.

— Не буду, — сказала женщина.

— Что?

— Не буду я их снимать. Мне это не так просто, как той даме с ребенком. Мне надо снять сначала галоши, потом джинсы, а я не собираюсь стоять тут с голым задом перед двумя мужиками, которых вижу впервые в жизни. Ни за что.

Грабитель помахал пистолетом.

— Делай, что сказано, — велел он.

— Нет, — ответила женщина.

Эйлин напряглась.

Она подумала, что пора начать действовать. Плохая ситуация может только ухудшиться — так ее учили в академии, и благодаря этому правилу она выживала все годы, что служила в полиции. Но почему-то сегодня, когда тупой сукин сын вошел сюда и вытащил пушку из кармана, она этим правилом пренебрегла. Плохая ситуация может только ухудшиться, делай свой ход сейчас, рискуй — но сейчас, сейчас же! Эйлин пыталась понять, обернется ли он, чтобы выстрелить в нее, как только она достанет револьвер, или вместо этого выстрелит в негритянку, которая, видимо, готова рисковать жизнью, лишь бы не снимать с себя джинсы, а потом трусики перед дрожащим от страха ночным менеджером и вооруженным грабителем, который, вполне возможно, давно спятил.

Действуй, одернула себя Эйлин, перестань думать и гадать. Но что, если застрелят ребенка?

Ей пришло в голову, что, может быть, негритянка и преуспеет, сумеет заставить этого тщедушного человечка, любителя трусиков, признать свое поражение и бежать за дверь, в холод и в распахнутые объятия детектива Хэла Уиллиса… Кстати, где ты, черт тебя возьми, Уиллис? Не мешало бы моему прикрытию сейчас появиться за спиной этого парня, не мешало бы отвлечь его внимание на себя, тогда будут две пушки против одной, два хороших парня против одного плохого… где ты, черт возьми? Маленький человечек дрожал от ярости, борьба внутри его была настолько сильной, что, казалось, он вот-вот взорвется, рассыплется на куски вокруг своего огромного пистолета. Он фетишист, вдруг подумала Эйлин, этот человек обычный фетишист, «бельевой насильник»!

Теперь она знала — или думала, что знала, — почему он бегал по городу, грабя именно прачечные. Он грабил прачечные, потому что в прачечных были женщины, и он хотел, чтобы эти женщины снимали с себя трусики. Дело не в деньгах и золоте, он охотился на трусики! Кольца, браслеты и деньги служили ему прикрытием, дымовой завесой, на самом деле ему нужны были дамские трусики, запах женщины на добыче, у него, вероятно, дома полный гараж этих трусиков. Эйлин знала, как вести себя с преступниками на сексуальной почве, она имела дело с немалым числом насильников — но тогда на кону была только ее собственная жизнь. Действуй, велела она себе, действуй сейчас же!

— Ты! — резко окликнула она.

Парень обернулся. И пистолет вместе с ним.

— Возьми мои, — сказала она.

— Что?

— Отстань от нее. Возьми мои трусики.

— Что?

— Залезь мне под юбку, — прошептала она. — Сорви с меня трусики.

Его лицо исказилось словно от ярости, пистолет еще сильнее затрясся в руке. О боже, подумала Эйлин, я заставила его раскрыться, заставила его увидеть себя таким, какой он есть, этот его пистолет — его член, это так же точно, как то, что я здесь сижу, и через секунду он разрядит его мне в лицо!

А потом его лицо причудливо изменилось, гнев сменила странная улыбка; странная тайная улыбка тронула уголки его рта, в глазах промелькнуло такое выражение, словно их двоих связывал общий секрет… Он опустил пистолет и двинулся к ней.

— Полиция! — закричала Эйлин и, выхватывая из сумочки оружие, вскочила с пластикового стула и приставила дуло револьвера к его горлу, вдавила дуло в ямку под кадыком и сказала так тихо, что услышать мог только он: — Брось пушку или пристрелю!

Позже она вспоминала — и всегда будет помнить, — как выкрик «Полиция!» разбил общую тайну в его глазах, их общий секрет, и она всегда будет думать о том, не был ли способ, которым она его обезоружила, чересчур жестоким и несправедливым.

Она надела ему на запястья наручники и нагнулась, чтобы подобрать с пола отброшенный «магнум».

Карелла не мог заснуть.

Он все думал о том, что с делом Салли Андерсон связано слишком много людей. Даже если лейтенант даст в помощь еще одного детектива, все равно понадобится не меньше недели, чтобы опросить всех людей из шоу. Хотя едва ли стоит мечтать о том, что лейтенант согласится дать человека. А впрочем, может, и согласится. Смерть Пако Лопеса никого не взволновала — кто станет переживать о ничтожном дилере коки? «Туда ему и дорога», как говорила мать. Карелла часто удивлялся, где она подхватывала такие выражения.

«Отец — рыбак, и дети в воду смотрят», — часто говорила она о нем и отце. Или, когда за обедом Карелла случайно опрокинет стакан с молоком: «Браво, Эдди». Или о тете Кларе, которую Карелла обожал: «Разодета, как лошади Асторов». Или, кстати о лошадях, когда кто-то на что-то обижался, мать описывала это словами «Сел на высокую лошадь».

Да, о кончине Пако Лопеса никто не скорбел. Но вот о гибели Салли Андерсон постоянно писали в вечерних газетах, и журналисты, выступая от имени публики, требовали скорейшего ареста «безумца». Так что, может, лейтенант и даст Карелле человека для опросов, может, на Пита тоже давят сверху. Газетчики пока не знали — и Карелла не планировал им сообщать — о том, что человека по имени Пако Лопес, чья смерть прошла незамеченной, застрелили из того же оружия. Журналисты намертво вцепились бы в эту историю, услышь они хоть намек о возможной романтической связи (что приходило Карелле в голову) между юной блондинкой-танцовщицей и пуэрториканским наркодилером. Подобная история даже телевизионщиков заставила бы прыгать от радости.

В труппе были два пуэрто-риканских танцовщика. Впрочем, необязательно они пуэрториканцы. Тина Вонг ответила, что есть двое испаноговорящих… они могут оказаться какой угодно национальности — пуэрториканцы, кубинцы, доминиканцы, колумбийцы — назови любого, в этом городе он найдется. Оба голубые. Нюхает ли хотя бы один из них кокаин? Был ли кто-то из них знаком с Пако Лопесом? В спектакле заняты сто четырнадцать человек, из них один или более могут быть связаны с Салли Андерсон и Пако Лопесом… если там вообще есть какая-нибудь связь, кроме пуль тридцать восьмого калибра.

Пожалуйста, только бы это не был сумасшедший, думал Карелла. Пожалуйста, пусть это окажется нормальный расчетливый убийца, имевший очень вескую причину убить обоих.

«Слишком много людей вовлечено в это дело», — думал он.

Уиллис пытался объяснить, почему не заметил Грязного труса, когда тот вошел в прачечную. Они сидели в относительной для часа ночи тишине следственного отдела, поедая пиццу «Папа Джо» с пепперони и анчоусами, действительно очень вкусную, и запивая ее взятым у Мисколо колумбийским кофе, действительно очень гадким; с ними сидел детектив Берт Клинг, но он ничего не ел и почти ничего не говорил.