Нечистая, неведомая и крестная сила. Крылатые слова - Сергей Васильевич Максимов

конечно, просчитываются, заводят споры, ребята ссорятся и дерутся. Сто кругов полагаются обязательными для лучших повивных; после двадцати исчезают из глаз, теряются летальщики, и т. д. В особенности оживляются группы зрителей, когда с двух разных голубятен вскинули по паре и обе, на дальней высоте, сплылись и исчезли. Вопрос о том, в чьей будке очутятся, куда обе пары выкружат, – настолько живой и горячий, что делаются заклады или пари. Спор идет о том, чья голубка переманит: один продал голубя, другой купил его, подсадил к голубке, кормил пшеницей, держал их в одной клетке несколько недель и не выпускал на волю. Голуби свыкались: голубка привязчива, а голубь всегда обходителен и ловок. Придет пора, что можно на него и понадеяться, спустить его на свидание и для встречи с прежней голубкой. Теперь чья-то возьмет? Вот они все четыре выкружили; книзу идут твердо, все шибче и резвее, не изменяя взлетов, не ломая кругов. В самом низу кружат очень сильно. Но не в этом дело, а куда повернут. Повернул голубь за старой подругой, а за ним потянула в чужую будку и новая, разом все, как по команде, уселись в ряд на гребне крыши. Побежденная пара без ссор и дальних споров остается собственностью того, к кому прилетела. Был чужак, теперь стал свояк, пришатился.

Хорошо выдержанных в жаркий и тихий день можно смело вскидывать раза четыре – они нимало не ослабнут. Летанье отменное, сплывка веселая. На Таганке, на Полянке и в Рогожской у Андроникова монастыря это хорошо понимают и высоко ценят, гулом и выкриками делая настоящий базар. На это твердо рассчитали и сами владельцы-любители. Голубя любить – надо его и холить и все предусмотреть.

С осени самых лучших отсаживают. Кормят только один раз в день. С ноября по февраль на десять пар прибавляют две горсти гороху и, когда его подклюют, бросают немного пшеницы и потом вскоре также немного конопляного семени. Впрочем, так сытно кормят только в морозы; от излишка пищи птица наживает типуны. Настоящий любитель не оставляет им ни зерна на ночь, не дает пить до корму. Присыпает мелкий толченый кирпич и землю, смоченную не очень соленой водой. В стене голубятни прорубает два окошка вершка в три, наравне с полом на тот случай, когда при испуге голуби взбесятся: полетят в запертую дверь и начнут убивать друг дружку, делаются косокрылыми, а иные начнут сохнуть.

Сбереженный голубь и на руке сказывается статями: крылья твердые, перья широкие, как в хвосте, так и в крыльях, тело сухое, глаза навыкат, брови самые тонкие, шея гордая, как у коня, головка маленькая и ярует так, что в избе сквозь потолок слышно. И притом красавец станом, и мундир голубоватый; каждое перышко к краям будто серебряный пятачок, а в середке усыпан синим песком, и никогда не жиреет; зимой не заедается, и голубка не тратит сил на частый вывод детенышей. Яйца от таких продаются не дешево, и потому смотрят в оба за каждой кладкой, чтобы не появлялись с тонкой скорлупой, иначе птица может скоро объяишнять. При покупке яиц цена поднимается, если покупатель приобретает с тем, чтобы подсадить под хорошую голубку. Продавец видит и знает, что у него голуби не ведутся: выходят статями не хороши; в плечах долги, глаза малы, темны и закрыты толстыми бровями; толсты телом и простоваты нравом. Отсюда издавна уже выродилась пословица, которая говорит, что деньги прах, а животы (то есть имущество, всякое домашнее хозяйство, рабочий скот и прочее) – что голуби: где поведутся.

Твердо знают и время, когда можно гонять. Охотники смотрят на небо и замечают форму облаков. Ни за что не пустят птиц с голубятни, если облака вырисовываются на небесной синеве подобием чёт и двигаются кверху: надо ждать крепкого ветра – голубям не сладить, они пропадут. Если идет дело на заклад, а облака на небе двойные: нижние белые тянут на восход солнца, а верхние темные идут поперек – голуби хотя и пролетают нижние облака, но уже не в силах выкруживать. Зато когда летит паутина по воздуху, да при этом поднимается кверху – для голубиной прогулки настоящая пора. День жаркий, воздух тихий, вороны и галки играют высоко, частые и белые облака движутся потихоньку: спускай гнездо смело – слетает до трех раз правильно и легко – и не ослабнет. День такой же жаркий, и в воздухе очень тихо, да брошенное из рук перышко упало нáкось: бросай затею, не спускай голубей. Пускай закладчик дразнится и смеется: птица на полете против ярких солнечных лучей наживает на глазах сильную восцу – такой упорный лишай, что с ним и не сладить потом. Таковы наши сведения, полученные от настоящих любителей и охотников.

Переманка голубей у охотников почитается делом законным и справедливым; голое воровство наказывается суровым самосудом, как одно из тяжких преступлений. Молодых ребят поколотят родители само по себе, а сверстники прибавят недополученное.

Один такой-то виновный сознавался через всю улицу, стоя на подмостках своей голубятни и переговариваясь с соседом.

– Ну, ловко же меня вчера отбуцовали: кажись, кровью бы истек; вся кожа от тела отстала.

Другой его утешал:

– Эка! Гришке Зюкину голову проломили. Кулаками-то ворочали-ворочали, да в метлы приняли… Ну, тут спокаялся!

Этим стальным носам, тульским казюкам-оружейникам кулачные бои и волосяная расправа – за привычку, а ловля всяких птиц в среде их – старинный обычай. Когда из разных губерний, по указу Петра I, собрали сюда молодых робят и учили их оружейному делу, а надсматривал над мастерами стольник Чулков, он сознавался сам: «По твоим, государь, письмам истинно, ей-ей всеусердно радею, как пуще того быть невозможно, что каждаго дни человек по десяти бью батоги: приботщиков и замочников зело понуждаю в деле, не только что в день дать отдохнуть, но и ночи спать не даю». Измученные, избитые и озлобленные оставили после себя своим потомкам сердитое прозвище стальная душа, а ближние соседи стали поговаривать (да и расславили): «Хорош заяц – да тумак, хорош человек – да туляк». Острые на языке, находчивые на ответ, сорвиголова-оружейники, изнемогая около горнов шесть дней в неделю, на досужий час праздничных отдыхов умеют превращаться из оборванцев, пропитанных кузнечным и медяным запахом, в добрых молодцов. Не из одной только корысти на веселую выпивку облюбили они всякую Божью птицу, гоняются за ней, водятся с ней, холят и воспитывают. Птицелов Перова в картине, всем известной, художественно изображает то состояние духа, каким проникается подобный любитель.

– Присядь, бачка, чижи летят! – упрашивал в ино время