Золотые земли. Сокол и Ворон - Ульяна Черкасова

– Чернава сказала, что это ты предложил ей пойти на службу к Моране.

Драган остановился, оглянулся через плечо, хмуря брови.

– Не зови госпожу к ночи. Она может откликнуться.

Дара успела уловить, как он сложил пальцы в обережный знак.

– Ты боишься её?

– А ты не боишься своего мужа? – усмехнулся Драган.

– У меня нет мужа, – возмутилась Дара.

– А кто же тогда тебе леший?

Он шёл впереди, широко шагая, не оборачиваясь.

– Почему ты так назвал его?

– Так это всем известно: леший только девок к себе зовёт.

– Неправда. Я встречала волхва, старика, который служил Хозяину.

– Обманул тебя этот волхв, не иначе. Или и вправду служит, но временно или до уплаты долга.

– Но ведь Моране служат и мужчины, и женщины, – возразила Дара. – Почему бы и лешему не призвать к себе мужчину? Он даже не бог. Какая ему разница?

– Да такая разница, что без бабы…

Он не договорил, запнулся на полуслове, но смысл того, что не было сказано, сам дошёл до Дары.

Осознание ледяное, липкое, как змея, взобралось по позвоночнику, обвилось вокруг шеи.

Лесавки были невестами мёртвыми. Они служили верно. Лесные ведьмы были невестами живыми. Их обещали, сватали с самого рождения, подготавливали.

– Почему лешему нужны только девушки? – проговорила Дара, и голос её прозвучал глухо, как из могилы.

Драган промолчал, голова вжалась в широкие плечи. В сумраке он стал ещё больше походить на ворона.

– Ответь мне, Драган, почему леший призывает к себе на службу только девушек?

– Я обещал Чернаве, что буду молчать, – процедил он сквозь зубы. – Она хотела, чтобы ты сама всё поняла.

– Она сказала, что лешему нужна плоть. Это плоть человека, так?

Колдун кивнул.

– Леший не бог, но и не человек. Он душа и тело леса, а тело порой… дряхлеет. Нужна свежая кровь.

– И поэтому ему нужно другое тело.

А только женщина способна дать новую плоть и новую жизнь.

Ещё до рождения Дара была обещана Великому лесу. Она не была хозяйкой собственной жизни. Её душой и телом владел леший.

Но он не являлся богом. Морана-пряха держала в своих руках нити всех человеческих судеб.

* * *

Кожу терзал нестерпимый зуд. Пальцы потянулись к груди, пытаясь унять проклятую чесотку, и нащупали тонкие перья, прорывающиеся наружу. Милош подскочил. На лбу выступил холодный пот.

Милош запустил обе руки под рубаху, но кожа была гладкой. Долго он ощупывал самого себя, и всё казалось, что вот-вот он найдёт соколиное перо.

Приснилось. Всё только приснилось. Страхи оживали в темноте, когда разум слабел. Каждую ночь видения повторялись, и лишь чудом Милош сдерживал собственный крик и благодарил Создателя, что Ежи и Веся не прознали про его слабость. Невыносимы стали бы их сочувствие и жалость. И без того слишком долго его жизнь находилась в чужих руках.

Но ночью в темноте никто не мог заметить, как он напуган.

В щели под дверью мелькнула тень. В сенях горел слабый свет. Скрипнула дверь. За прикрытыми ставнями заворчал снег. Милош огляделся. Место Дары пустовало, а вместе с ней всех трёх Воронов.

Милош торопливо поднялся и поспешил одеться. Заворочался Ежи.

– Ты куда? – сонно спросил он.

Милош нагнулся над ним, тихо прошептал на ухо:

– Вороны собрались куда-то и забрали с собой Дару. Я хочу проследить. Не буди Весю. Постараюсь вернуться так, чтобы никто меня не заметил.

Ежи закрутил головой по сторонам. Милош не стал больше терять времени и тихо выбрался из дома.

С крыльца он смог разглядеть, как четверо удалялись в сторону леса. Старуха Здислава шла на удивление шустро и ничуть не отставала от остальных.

Милош крался, держась в стороне, но, кажется, и стараться не стоило. Никто ни разу не обернулся, чтобы посмотреть, не следили ли за ними. Скоро далеко позади остался Гняздец, скрылись из вида сгорбленные деревенские хаты. Оборотни уходили всё глубже в лес, и Милош следовал за ними, предчувствуя беду. С каждым шагом мороз крепчал, а тьма сгущалась. Но вдалеке среди тёмных деревьев зарницей засиял огонь.

Прокравшись ближе, Милош осторожно выглянул из-за ствола. Костры горели повсюду. Яркие, горячие. Пламя поднималось высоко над землёй, освещало поляну. Он узнал это место, пусть и бывал здесь летом, когда цвели алым цветом маки, а он, запертый в клетке, едва понимал человеческие голоса. Капище. Старое, разрушенное, но не заброшенное.

Закричала птица.

Милош спрятался в тени и лёг на землю. Он прополз по снегу в сторону, не решаясь подняться на ноги, снова выглянул на поляну.

На середину вывели Дару. Она двигалась безвольно, спокойно, точно во сне. Даже не вздрогнула, когда с неё сорвали одежду, оставили совсем голой. Чёрная ночь кружила вокруг. Мороз кусал юное тело. Тёмные короткие волосы едва прикрывали плечи, девушка поёжилась, стыдливо прикрылась руками, вдруг показавшись такой беззащитной и слабой, что сердце Милоша чуть не поддалось жалости.

Чернава и Драган встали по сторонам от Дары, не было видно только Здиславы. Когда старуха успела исчезнуть с поляны?

Милош обернулся, вглядываясь в черноту леса, но не увидел ничего, кроме мрачных теней, что отбрасывали облысевшие ветви деревьев.

И когда он вновь посмотрел на капище, то взору его предстала старуха, белая, словно пурга. Нагая, уродливая в своей дряхлости, в своей пугающей близости к смерти. Она появилась из ниоткуда, будто вылезла из-под земли, в руках она держала большой нож и клетку с вороном. Птица яростно закричала и забила крыльями, когда Драган вытащил её наружу. Она сопротивлялась, чувствовала приближающийся конец.

Её смерть сверкала на острие ножа. Старуха запела на древнем наречии, взмахнула клинком. Кровь пролилась.

Дара вздрогнула, попятилась, но Чернава ухватила её за руки, удержала на месте, и горячая кровь, дымящаяся на морозе, брызнула на девичью кожу. Дара застыла, сжала кулаки, и кровь потекла по лицу, по голой груди и впалому животу, нарисовала узоры алым по молочной коже.

Здислава вырвала перо из крыла ворона и воткнула в волосы Дары. Губы старухи зашевелились, но Милош на этот раз не смог расслышать ни слова. Кровь капала с пальцев Дары. Она вдруг вскрикнула, пошатнулась, едва устояв на ногах. А правая рука словно чужая вывернулась, изогнулась и переломилась. Девушка завизжала, потянулась левой рукой к правой, но только и та подвела её, сломалась, словно осиновая веточка на буйном ветру. Ноги Дары подкосились, и она рухнула на окровавленный снег, забилась в судороге. Она умирала. Стремительно и неумолимо умирала для того, чтобы переродиться.