Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша

— Я не люблю обезьян, — призналась я, — правильно говорят, что создавший их ненавидел людей.

— Кто так говорит?

Кто? Если б я знала, но я точно придумала это не сама, я и обезьян-то никогда не видела. Не видела и при этом не любила?..

— Ну, как хочешь. О! А может, обезьян Зенобия создала? — Девица Гардани скорчила рожицу, то ли обезьянью, то ли старушечью. Это было уморительно, и я расхохоталась.

Весной и в начале лета всегда хочется жить… Я не стала исключением. Хотелось забыть о зиме, Годое, войне, о собственной порченой крови и просто слушать шепот ветра, любоваться морем и… ждать корабль. Единственный, тот, на котором вернется Рене, а он вернется!

Я решила отнести к себе захваченную с утра теплую накидку и подняться на башню. Голос Рене застал меня на лестнице. Умом я понимала, что герцога в Идаконе нет. Нет и быть не может, но я слышала, как он крикнул «Геро!», а потом его голос сменился другим — кто-то сильным басом произнес: «Иди к нему».

2

В моих комнатах все было в порядке. Преданный дремал, вальяжно раскинувшись в центре солнечного пятна. На раскрытом окне стоял кувшин с цветами, солнечные лучи высвечивали подушки на креслах, брошенную шаль, Книгу Книг с богатыми гравюрами, которую мне подарил Максимилиан и которую я из вежливости держала на столе. Разумеется, здесь не оказалось ни Рене, ни басовитого незнакомца, но я могла поклясться, что слышала их. Я уже ничего не соображала. Как человек, находящийся за тысячи вес, мог меня звать и как я могла отправиться к нему? Куда? В Кантиску? Дальше? Где тот безумный капитан, что вопреки приказу беречь меня как зеницу ока возьмет меня на борт? Как мы проберемся в осажденный город?

Ни на один из вопросов не было ответа, но я знала, что должна идти и пойду. Я постаралась взять себя в руки. Прежде чем пускаться в дорогу, нужно узнать, где Рене. Хорошо бы мне удалось еще раз взнуздать зеркало. Будь Шани в Идаконе, я бы позвала его и попросила помочь — посмотреть в стекло, пока я удерживаю токи силы, но Шандер сидел у атэвов. Что ж, придется все делать самой, не выйдет — позову Белку! Впутывать в такие дела девчонку — последнее дело, но больше мне довериться некому.

Я закрыла глаза, стараясь представить Арроя таким, каким видела его в последний раз, когда он, прежде чем прыгнуть в шлюпку, обернулся на краю причала и махнул рукой. Неужели он меня действительно звал?! Ведь ни разу после нашей поездки на разлив он не показал, что я ему хоть немного нужна… Не как вдовствующая королева Таяны, а как… Хотя бы как друг. Что же с ним случилось, если он вспомнил обо мне? Если Годой причинил адмиралу зло, я разорву эту тварь в клочья, стереги его хоть сотня Оленей! Ярость меня захлестнула бурно и неожиданно, ярость и страх потерять Рене, как я потеряла Астени.

То ли голова у меня закружилась, то ли комната, небо, дерево за окном и с ними все сущее совершили почетный круг вокруг моей особы. Я пошатнулась, но удержалась на ногах и уставилась в зеркало. Клянусь, в моей голове не оставалось ни единой мысли, только стремление идти, бежать туда, где теперь он.

Зеркальная гладь пошла знакомой рябью, мне в лицо ударил порыв ледяного ветра. Стекло исчезло. Я стояла перед пустой пульсирующей, как сердце, рамой, за которой не было ничего, кроме тьмы. Страх спеленал меня отвратительной мокрой простыней, я отшатнулась, и тут в моих ушах громыхнуло: «Ну же, иди к нему! Поторопись!»

3

Я бросилась вперед, как бросаются со скал в море, и ничего не произошло. Только сверкнули впереди те же птичьи глаза, что и в прошлый раз, да раздался за спиной хрустальный звон. Я стояла в пещере или гроте, впереди маячила чья-то каменная спина, дальше виднелись деревья и кусты, яростно раскачиваемые ветром. Вглядевшись, я поняла, что от бури меня загораживает статуя какого-то святого. В следующее мгновение я сообразила, какого именно. Это был Мавриций Праведный, изображение которого я видела в Книге Книг, а его кантисское изваяние гремело от Мирии до Тарски. Я все же попала в Святой град!

Стоило мне выскочить из грота, как промозглый ветер попытался содрать слишком легкую для такой «весны» одежду, но какая это была ерунда в сравнении с тем, что я в мгновение ока перенеслась за два десятка диа! Только вот размышлять о чудесах не приходилось: в Кантиске творилось что-то скверное.

Небо, казалось, вспучивалось и трещало, как готовая сбросить ледяную шубу река. Иногда в клубящихся лиловых облаках образовывались провалы, но не черные, а белесые, выпускавшие тонкие и длинные нити-щупальца, тянущиеся вниз, к нам! Я словно бы собственной кожей ощущала их липкую, холодную, ненасытную природу. Уши заложило от не то визга, не то воя, перед глазами мельтешили какие-то блестящие мухи, но я все же могла держаться на ногах и даже идти.

Прошла вечность, прежде чем я выбралась на какую-то площадь, с одной стороны ограниченную храмом, с другой — крепостной стеной. Тут было полно народу, и я поняла, что переношу нынешнее светопреставление лучше других. Сильные мужчины падали на четвереньки, катались по земле, пытаясь зажать уши руками, и только я бестолково топталась на месте, соображая, куда идти и что делать.

Белесая, особо длинная плеть хлестнула по стене и словно бы слизнула несколько человек, затем ее конец полыхнул летней синевой и рассыпался. Визг и вой стали не то чтобы тише, но не столь мучительны, я попробовала поднять голову, и мне это удалось. Небо поднялось повыше, белые проплешины частью затянулись, частью уменьшились. Люди вставали на ноги, самые сильные или самые смелые обнажали оружие и, шатаясь, брели на стену.

Я была предоставлена сама себе, но любопытство, сгубившее не только кошку, заявило о себе в полный голос. Вместо того чтобы укрыться в храме, как следует благородной даме, я шмыгнула к ближайшей лестнице, благо на меня никто не смотрел. Будь я обычной женщиной, то, что я увидела, заставило бы меня взвыть в голос, а я принялась соображать, что же делать, вслушиваясь, не поднимает ли голову моя Сила. Увы, именно сейчас она меня оставила, пришлось лихорадочно вспоминать ту малость эльфийской магии, которой обучил меня Астени. Все лучше, чем ничего, потому что беда не пришла ниоткуда. Это была волшба. Древняя, страшная и безжалостная.

На другой стороне неширокого Канна рыла копытами землю та самая тварь, что гналась за нами в таянских холмах, но как же она выросла и окрепла! Монстр по-прежнему походил на оленя, но стал больше и мощней некогда остановивших ее Всадников. Таращились мертвые глаза, ветвистые рога чуть ли не касались нависших облаков. Кишащие у столпообразных ног люди казались в сравнении с ней муравьями.

Видимо, там шло какое-то ритуальное действо, потому что армия и не пыталась наступать, наблюдая камланье. «Рогоносцы» сновали с места на место, бросались на колени, вскакивали, некоторые оставались лежать на земле, другие, не замечая этого, проходили по неподвижным телам. И с каждым их движением Олень обретал все большую силу…

Монстр закинул голову и издал тот самый повергающий в ужас высокий протяжный визг, который я слышала в монастырском саду. Поднялся на дыбы; этого ему показалось мало, и он подпрыгнул, пропоров небо своими рожищами. На миг голова чудища скрылась в облаках, и над ним возникло белесое пятно, от которого стремительно разбегалась сеть трещин, давая дорогу сотням щупалец. И снова ударил синий огонь, заставив их — нет, не убраться, но отпрянуть, хотя дыр на сей раз осталось поболе…