Падение Римской империи - Питер Хизер

Это соображение, я полагаю, также можно развить и далее. Если бы гунны появились в I в., а не в IV в. и вынудили бы те германские племена, которые тогда существовали, перейти границу Римской империи, результат был бы совершенно иным. Из-за более скромных размеров своих политических объединений в I в. слишком многие из них оказались бы вовлечены в исключительно сложный процесс перемен, чтобы сделать создание крупных союзов вообще возможным. Три или четыре, может быть, полдюжины племенных союзов, которые лежали в основе каждого из крупных объединений V в., располагали вполне достаточными возможностями, чтобы мобилизовать войско в составе 20–30 тысяч воинов (вероятно, это был тот минимум, который гарантировал политическое выживание на длительном временном этапе). Для того чтобы собрать такое войско в том же регионе в I в., пришлось бы объединить, вероятно, около дюжины соперничавших между собой племенных союзов, что должно было породить огромную политическую проблему. Вот почему, как мне кажется, вторжения сарматов в I в. произвели гораздо меньший эффект, нежели нашествие гуннов 300 лет спустя.

Таким образом, изменения, происшедшие в германском сообществе между I и IV в., становятся решающим фактором в истории падения Западной Римской империи. Но чем они были вызваны? Как и почему это общество изменилось столь радикально?

Относительно внутренних перемен, происходивших в недрах германского общества на протяжении этих столетий, наши источники (разумеется, исключительно римские) ограничиваются лишь намеками. Тацит в I в. и Аммиан Марцеллин в IV в. сообщают об ожесточенных столкновениях, происходивших между разными германскими племенами в условиях римского невмешательства, и нет оснований считать это явлением исключительным. В действительности, на мой взгляд, ключевую роль в развитии событий сыграли отношения между германским миром и Римской империей — отношения на многих уровнях, из которых кое-какие уже был и нам и затронуты. Даже если воздержаться от сравнения двух этих миров по существу — не будем забывать о том, что римляне пользовались центральным отоплением, однако не видели ничего предосудительного в скармливании человеческих жертв диким зверям на потеху толпе, — германский мир можно охарактеризовать как сравнительно примитивное общество, находившееся на периферии другого, более сложного. Тесная географическая близость столь несопоставимых общностей с неизбежностью вызвала те самые изменения, которые мы наблюдали в германском мире.

Наиболее очевидные связи между двумя этими общностями — связи, которые привлекли к себе повышенное внимание археологов, — лежали в сфере экономики, и свидетельства широкого хозяйственного обмена между германскими общинами и Римской империей впечатляют. Высококачественные изделия римского ремесла с самого начала данного периода постоянно встречаются в богатых захоронениях в глубине германского мира, вдали от приграничной зоны. В самой приграничной зоне, в полосе шириной около 200 километров, выполненные римскими ремесленниками предметы широкого потребления стали неотъемлемой частью повседневной жизни. В свою очередь, Римская империя, как сообщают письменные источники, получала немалое количество сырья из приграничной области. Как-то раз в IV в. император Юлиан воспользовался соглашением с побежденными им варварами, чтобы получить от нескольких алеманнских общин лес, продовольствие и людей (как рабов, так и рекрутов для своей армии); в иных ситуациях подобные поставки и повинности оплачивались. В течение столетий римские пограничные гарнизоны являлись центрами потребления той продукции, которую производили соседние германские общины. Недолговечные предметы германского экспорта археологически не прослеживаются, однако германский мир, безусловно, производил достаточно много того, что находило спрос. Например, из Германии шел обильный поток рабов на продажу. Еще в I в. соседи Рима на Рейне использовали римские серебряные монеты в качестве средства обмена, и даже когда 300 лет спустя отношения между империей и тервингами были менее тесными, пункты торговли продолжали функционировать. Кроме того, нам известно, что обычным делом была такая практика: люди с той стороны границы нанимались на службу в римскую армию, а впоследствии возвращались на родину с теми деньгами, которые выплачивались им после отставки.

Экономика германского мира на рубеже старой и новой эр характеризовалась главным образом как натуральное хозяйство. Результат последующих четырех столетий товарообмена по большому счету был двояким. Во-первых, материальные ценности в новых формах и в беспрецедентных количествах хлынули в Германию с этой стороны римской границы. Экономические связи с Римом обеспечивали неслыханную выгоду для всех, начиная от работорговцев и заканчивая земледельцами, поставлявшими продовольствие римским гарнизонным войскам. В результате денег впервые оказалось достаточно, для того чтобы реально изменить характер богатства. Во-вторых, более существенным, нежели сам по себе фактор богатства, стало то, что новый характер товарообмена привел к социально-политическим переменам, поскольку отдельные племена соперничали друг с другом за право контроля над новыми денежными потоками, которые потекли через границу. В 50 г. Ванний, король маркоманнов, чье королевство было расположено в Подунавье, там, где сейчас находится Чешская республика, был изгнан в результате дерзкой акции, осуществленной неким племенным союзом, мигрировавшим с территории Центральной и Северной Польши. Как повествует Тацит, эти варвары двинулись на юг, претендуя на часть тех доходов от торговли, которые Ванний скопил за 30 лет своего царствования. Как и во времена мафии и сухого закона, предстояла борьба за новый финансовый поток, вплоть до того момента, когда все аргументы были приведены и все заинтересованные стороны согласились с тем, что распределение доходов на том этапе отражало сложившуюся расстановку сил. В целом мы, конечно же, ничего не знаем о том, как функционировали коммерческие каналы и кто принимал в этом участие с германской стороны, поскольку среди германцев не было образованных людей. Тем не менее за последние годы польские археологи, изучающие северные участки Янтарного Пути, по которому в римский период этот полудрагоценный камень доставлялся с берегов Балтики в мастерские Средиземноморья, обнаружили целый ряд гатей и мостов. Радиоуглеродный и дендрохронологический методы датировки позволяют отнести их к первым столетиям новой эры и свидетельствуют о том, что они эксплуатировались в течение более чем 200 лет. Кто-то на территории Северной Польши получал достаточно приличные деньги в качестве своей доли доходов от торговли янтарем, чтобы немало об этом позаботиться. Существует также довольно остроумное предположение, что основные денежные суммы зарабатывались вовсе не теми, кто рубил лес и укладывал плахи в трясину. Организация и контроль за товарообменом естественным образом привели к углублению социальной дифференциации, поскольку отдельные племена в германском сообществе пытались овладеть этими доходами.

Военные и дипломатические контакты подталкивали германское общество в том же направлении. В течение первых двадцати лет I в. легионы Рима пытались покорить его новых восточных и северных соседей. Политика империи в этом отношении была откровенно грабительской, на что германцы отвечали вполне предсказуемым образом. Первую мощную политическую коалицию в регионе Рейна, о которой мы знаем, создал Арминий для борьбы с римской экспансией. Эта коалиция одержала крупную победу над легионами Вара, однако затем распалась. Как мы видели во II главе, в течение трех последующих столетий политика Рима в отношении тех его германских соседей, которые жили в пределах приблизительно 100 километров от границы, включала в себя силовые акции (в среднем одну на протяжении жизни одного поколения), которые создавали основу для мирных соглашений на период между военными конфликтами. Иными словами, четыре раза за столетие римские легионы вторгались в глубь этой территории, громя все и всех, кто оказывал им сопротивление. В этой связи вряд ли может удивлять то, что мы видим здесь повсеместную враждебность по отношению к римлянам. Началось с того, что готское племя тервингов отказалось принять христианство из рук императора Констанция II и в течение трех лет под руководством Атанариха вело успешную борьбу с целью избавиться от обязательства посылать воинские контингенты в римскую армию для войны с Персией. У нас есть все основания полагать, что стремление противодействовать худшим проявлениям римского империализма было самым тесным образом связано с процессом становления более мощных племенных объединений (что было характерно для IV в.), которые, в свою очередь, сделали возможным появление новых варварских коалиций, сложившихся в V в. на территории Римской империи. Разумеется, агрессия не носила одностороннего характера. Богатая пожива ожидала того, кто оказывался в состоянии организовать успешный набег на земли по ту сторону границы (провинции, находившиеся в приграничной зоне, в экономическом плане, как правило, развивались быстрее, чем их германские соседи). Этот момент явился еще одним стимулом к созданию политических объединений, поскольку, если говорить в целом, чем многочисленнее отряд, который совершает набег, тем больше у него шансов на успех. Между тем, как мы знаем, подобные набеги были частью римско-германских отношений на протяжении всего имперского периода. За 24 года (354–378 гг.), которые освещены в труде Аммиана Марцеллина, алеманны прорывали границу на Рейне не менее 14 раз. На мой взгляд, нельзя считать случайным то обстоятельство, что алеманнские конунги IV в., такие как Хнодомар, которого император Юлиан разгромил в битве при Страсбурге в 357 г., были не прочь перейти границу с целью устроить грабительский набег. Богатство и слава, достававшиеся в результате деятельности такого рода, являлись неотъемлемой частью поддержания их реноме. Таким образом, шла ли речь об отражении римской агрессии или о том, чтобы урвать кусок от римского благосостояния, создание коалиции было эффективным способом добиться успеха. Внутренние подвижки, обусловленные как положительными, так и негативными аспектами римско-германских отношений, привели к тому, что германское сообщество выросло вширь и стало более сплоченным. Были ли новые коалиции, возникшие в Западной Германии в начале III в., порождены в первую очередь страхом или предвкушением поживы, не подлежит сомнению то, что военную мощь и материальные богатства Римской империи все они имели в виду.