Кукушка - Дмитрий Скирюк

— Как я полагаю, всех переловить не удалось, — заметил Жуга.

— Верно мыслишь. У него остались ученики. Был среди них такой Ян Маттайс, булочник из Гарлема; он возомнил себя пророком Енохом и разослал двенадцать своих посланцев по двое во все концы света с вестью о том, что время бездействия прошло и наступила новая эра: святость и праведность будут теперь править «новым миром». Якобы Христос вскоре вернётся на Землю, чтобы наконец основать царство равенства и любви. Двое таких посланников в начале тридцать четвёртого прибыли в Мюнстер. Одним из них был Геррит том Клостер, а вторым...

— Ян Лейденский?

— В точку, приятель! Ян Лейденский, он же Ян Бокелзон. Нидерландец, бывший актёр, вообще загадочная личность. О, этот превзошёл своего учителя! Он перетянул на свою сторону местную общину проповедника Бернгарда Ротмана, того самого, который писал памфлеты. С ними были ещё Генрих Ролл и Бернгард Книпердолинг — будущий бургомистр; они подняли мятеж и сумели захватить власть.

Очень скоро тон в городе начали задавать фанатики. Всех, кто не принял второе крещение, изгнали из города, а Мюнстер переименовали в Новый Иерусалим.

— Как, неужели весь город? — поразился травник.

— Что город! — отмахнулся Золтан. — Город — тьфу. Эти ненормальные переименовали улицы и даже дни недели! Всем велено было называть друг друга «братьями» и «сестрами», а Ян провозгласил себя Мессией и королем Нового Сиона. Всё у них стало общее. Они отменили деньги, двери домов должны были оставаться открытыми днем и ночью, в харчевнях кормили бесплатно...

— Я не слыхал об этой истории, хотя последнее звучит не так уж плохо, — сказал Жуга. — Думаю, и сейчас нашлось бы немало тех, кто согласился бы пожить такой жизнью годик-другой, а то и лет семьдесят...

— Ты погоди, это только начало. Все книги, кроме Ветхого Завета, были преданы огню. Сокрытие имущества и провизии объявили преступлением. Всё сделали общим, сперва — имущество всех, кто сбежал из города, затем тех, кто перекрестился позже других, и наконец, всех оставшихся. Люди перекрещивались тысячами. Дальше — больше. Ясно было, что на этом Ян из Лейдена не остановится. Анабаптисты и всех женщин объявили общими, провозгласили многоженство «по образцу библейских патриархов». При том женщины Мюнстера не имели права уклониться от новых «обязанностей», а несколько самых упрямых кончили жизнь на плахе. В конце концов дело дошло до братьев и сестёр как таковых, и начался всеобщий свальный грех. О сыновьях и матерях, а равно об отцах и дочерях я не знаю, но, думаю, и без этого не обошлось. Держи вино.

— Благодарствую. — Жуга принял кружку и рассеянно сделал глоток. Чувствовалось, что он потрясён, — Да... — признал он. — Это действительно... И чем всё кончилось?

Хагг пожал плечами:

— Тем, чего следовало ожидать: осадой города. Вёл её епископ Франц фон Вальдек — рохля рохлей, но упрямец, каких мало. Ян сопротивлялся, рассылал своих «апостолов» в другие города — хотел найти в них новых сторонников. И в самом деле, вспыхнуло несколько восстаний, но все они были подавлены. Менно Симоне написал обвинительную статью против Яна Бокелзона, в которой заклеймил его как фараона, содомита и антихриста. В общем, через год после начала всего этого Мюнстер пал. Попросту сказать, его взяли измором. Ян и его приспешники угодили в плен, их пытали и казнили. Яну Лейденскому было тогда двадцать шесть лет.

Рассказ закончился. Некоторое время Жуга сидел молча, осмысливая сказанное.

— Не понимаю, — наконец признался он. — Если его казнили, с кем я тогда говорил? Не мог же он ожить! Кто это? Самозванец?

— Я не знаю, — сказал Хагг, — понятия не имею. Я не догадывался даже, кто он и откуда взялся, пока ты не упомянул про Новый Сион, да и теперь это одни догадки. Только, веришь ли, Жуга, я в жизни повидал немало странного и не стану сразу говорить, что возможно, а что невозможно. Я даже знаю одного человека, который умер и воскрес (сейчас сижу и разговариваю с ним), а уж про скольких я слыхал — вообще не сосчитать. Да я же сам читал в твоей тетради похожие мысли — будто, если человек напитан Силой, другой человек может ею воспользоваться. Может быть, это и есть то, что анабаптисты называли «родить в себе Христа»? Может, потому Ян Андерсон и разыскивает тебя, чтобы удостовериться? Ведь в сущности, ты в некотором роде живой пример того, о чём проповедовал их пророк Мюнцер. Ты обладаешь Силой, но не можешь ею воспользоваться. Может, и с Яном из Лейдена случилось то же самое? И если подле него была женщина, достаточно сильная магичка, вроде твоей... этой, как её... Кукушки? — то почему бы ей не помочь ему переродиться? Может, для того и нужна была затея с многоженством — чтобы уж наверняка... Кстати, я забыл сказать: у Яна Лейденского, кроме официальной «королевы», было ещё пятнадцать жён. Среди них одна или две вполне могли оказаться сильными колдуньями, достаточно влюблёнными в своего повелителя, чтоб захотеть его возвращения. Никто не знает, спаслись они или нет, но мы оба совсем недавно разговаривали с человеком, который называл себя Яном и намекал на Лейден и на Мюнстер. Так что делай выводы, Лис. Делай выводы.

— Ладно, пусть так, — с неохотой признал Жуга. — Но я-то ему зачем?

— Может, я ошибаюсь, — сказал Хагг, — но, по-моему, ему нужен вовсе не ты. Ему нужна твоя Сила.

Травник вздрогнул и поднял голову. Глаза его сощурились.

— Воистину: дорога в ад вымощена благими намерениями... — пробормотал он. — А Христа ли он в себе родил? — вдруг вопросил он, и непонятно было, обращается он к Золтану или к себе.

— А вот этого, Лис, я сказать не могу, — ответил Золтан, глядя травнику в глаза, — во всяком случае, наверняка. И думаю, никто тебе на этот вопрос не ответит. Но если ты спрашиваешь моего мнения, я скажу вот что: всегда и всюду находятся люди, которые внутри одной религии хотят создать другую, и эта новая «религия» лишена всякой духовности. Они не считаются ни с кем, сами себя ставят выше добра и зла, готовы принести в жертву кого угодно и всегда находят для себя оправдание. Их вера — эребус, их метод — террор. Пустота в их душах так темна и велика, что ничто не может её заполнить. Ведь тот, кто считает себя единственно правым, скорее всего не прав вовсе. Они могут называть себя как угодно, но на деле поклоняются всегда одному и тому же богу; и этот бог — дьявол, коего они же сами и порождают.

— Какие громкие слова...

— Я прочитал твои записи.

— Записи? — Жуга вскинул голову и нахмурил брови. — Какие записи?

— Ну, твою тетрадь, — пояснил Золтан.

— Да разве она у тебя?

— Была у меня... Жуга, да что с тобой? Или ты и впрямь не помнишь? Ты отдал мне ту половину, где рецепты, выдрал остальное и ушёл. Ещё просил найти издателя и напечатать — кстати, я отдал. Но я их всё равно прочёл!

Травник долго молчал, рассеянно глядя в огонь и сжимая в руках нагретую кружку. Отхлебнул вина. Опять уставился в костёр.

— Не помню, — наконец сказал он. — Ничего не помню. В Цурбаагене, в бывшем доме Герты, у меня лежит какая-то тетрадь, только я не могу её прочесть.