Знак расставания - Лиз Райан

Но зачем? Они были счастливы, у них будут дети, они едины по духу. Бен заставляет ее душу петь, а это уж побольше всего того, что сделал для Валь ее муж! И кроме того, Эран давно поняла, что заставлять Бена делать что-нибудь насильно — это вернейший способ добиться того, чтобы он вообще этого никогда не сделал. Ему нужно было чувствовать себя свободным, нужна была иллюзия, что он во главе, что он все решает, а не наоборот.

В глубине души Бен прекрасно понимал, как Эран нужна ему, как нужен ему всякий человек, кто поддерживает каждый его шаг, который публика видит на сцене. Но если бы он признался в этом, то, скорее всего, никогда бы больше не смог диктовать настроение и соответствовать ожиданиям людей, которые поклонялись ему, как Богу. Предполагается, что у кумиров нет охранников, матерей, нет обычной семьи, они не живут обычной жизнью, не попадают в трудные положения.

Дорога до Лакнау была очень долгой, с пересадкой в Дели. Всю вторую половину путешествия Эран восторгалась восхитительными пейзажами, над которыми они пролетали, а после, предоставив Бену смотреть фильм, она погрузилась в мысли о нем и об их дочери. Некоторое время назад в Данрасвее случился крупный скандал из-за того, стоит ли идти Рианне к причастию со всем классом. Дэн и Аймир не были религиозны и не нагружали девочку католическими премудростями, а сам ребенок особо не интересовался мероприятием, разве что их денежной стороной: по традиции после церемонии надо было посещать знакомых, и в результате собиралась некоторая сумма, которую можно было потратить на сладости. Рафтеры полагали, что это не самый духовный мотив, так же как и Эран, — и даже, напротив, считали, что мелкие подношения развивают в ребенке корысть и жадность, а белые платья, как у невест, тешат тщеславие. Но потом вмешалась Ханнак Лоури, по мнению которой не надо было выделять ребенка из остальных детей. Пусть примет причастие вместе со всем классом. Но тут уже сама Рианна закатила истерику, она топала ногами и вопила, что она не наденет платье с дурацкими рюшками и никуда не пойдет, а потом ворвалась мисс Кэрролл и заявила Рафтерам, что они растят маленькую язычницу.

Результатом всего этого было то, что Рианна пошла к причастию в своей обычной одежде, что потрясло всю деревню. Аймир послала все деньги, сбереженные на нарядное платье, церкви Св. Винсента и Павла, остаток поделили между Эмметом и Соркой, а Рианне достались шесть фунтов. В ответ на ее сердитый взгляд Дэн сказал, что она очень эгоистичная девочка. На что она пробурчала какую-то грубость, за что была отправлена спать раньше времени; в общем, в духовном плане важное событие потерпело фиаско.

Но что очень беспокоило Эран, так это то, что ее не было в тот момент рядом, не было возможности объяснить своей дочери, что такое причастие и для чего оно нужно, и что, достигнув «разумного возраста», Рианна должна уже думать не только о себе, но и о других. Естественно, Дэн и Аймир говорили с девочкой об этом, но не Эран. Она давно не видит свою дочь, и со временем это становилось уже физически больно. Боль не утихала, она становилась сильнее, казалась неизлечимой. Вдобавок ко всему Эран понимала, что девочка не скучала по ней — ни в день причастия, ни в любой другой день. Рианна смутно помнила ее, Эран была для нее только другом, приезжающим из далекого туманного Лондона, который может приехать, а может и не приехать.

Но вместо этого Эран отправилась в Индию, и эта поездка стала своего рода духовным паломничеством для Бена. Он был еще менее религиозным, чем Рафтеры, с любой формальной точки зрения, но ему было очень интересно все, связанное с его местом рождения, у него было некое чувство наследственной связи с ним. В отличие от Рани, Бен не говорил на хинди, не имел предрассудков, как Молли, но эта поездка очень многое значила для него, это было гораздо больше, чем просто отпускное путешествие.

Может быть, из-за этого он был так напряжен в аэропорту? Он мог стоять один на один перед огромной толпой, но в Индии ему предстояло увидеть часть самого себя, землю, где его бенгальская прапрабабушка встретила его британского прапрадедушку, и впервые смешались две крови, две культуры. Индия не интересовалась Беном, но, возможно, поэтому Бен заинтересовался ею, он хотел увидеть жизнь своих ровесников, жизнь, которой он мог бы жить, если бы Дива не поехала в Англию, вернувшись по следам предков мужа.

Какая бы ни была причина, Бен уже сидел в самолете и держал Эран за руку, когда самолет приземлялся.

— Я рад, что ты здесь, булочка. Я бы без тебя потерялся, — сказал он.

И потом он как миленький подхватил тележку, как обычный турист, нагрузил в нее свой багаж и свистнул, подзывая такси. Впервые в жизни вокруг не было фанатов, впереди не ждал лимузин, и нигде поблизости не было видно промоутера. Никого, кто бы сдувал с него пылинки в свете рампы. Эран было интересно, как долго удержится его смиренное настроение.

Оно удержалось. Казалось, Бен совсем не возражал, что Эран не забронировала для них самую дорогую гостиницу в Лакнау. Ее все предупреждали, что бедность в Индии заставляет западных путешественников чувствовать себя виноватыми: чем больше вы физически старались от этой бедности отстраниться, тем хуже вы чувствовали себя морально. Многие старались этого избежать, но Эран не хотелось чувствовать себя отрезанной от людей и ходить с опущенными в землю глазами. Индия была бедная страна, и они не собирались притворяться, что это не так.

Ее первое впечатление было, что кругом толпятся люди. Тысячи, миллионы, толпившиеся по всем направлениям, затапливающие тротуары, пахнущие жасмином, коровами и кориандром и множеством других вещей, о которых Эран решила не думать. Лакнау — промышленный город, не самый красивый в Индии, но ее очень поразило разнообразие выражений на человеческих лицах, даже в коммерческой части города: они были такие живые! Смеющиеся, разговаривающие, ссорящиеся — все в очень напевных интонациях, от которых она улыбалась. Индийская музыка сводила ее с ума, она находила ее монотонной и слегка истеричной, когда слышала ее в лондонских ресторанах, но здесь музыкой звучали сами человеческие голоса на улицах, прелестный звонкий женский смех, и все звучало немного вразнобой. Предложения заканчивались как будто вопросительным знаком, все выглядели очень оживленными, гораздо больше, чем в Англии. Эран слышала, что индусы великолепно скрывают свои чувства, но лица у них были очень подвижные, совсем не непроницаемые, глаза их светились, и они так общались, как никакой пассажир лондонской подземки не смог бы. А цвета! Никаких мрачных полосатых костюмов, все ходят в красном, желтом, ослепительно белом, одежда их выглядела потрясающе чистой и свежей в пыльном воздухе, но совсем не так, как в Австрии, где вся одежда была выглажена и накрахмалена.

Первые несколько дней Эран и Бен попросту бродили по городу, радуясь, что местный климат оказался относительно щадящим. Они испытали некоторое благоговение перед потрясающей мечетью, которая стояла на холме и на фоне которой люди выглядели как муравьи. Какая архитектура! Какая роскошь среди нищеты! Все с колоссальным размахом.

Архитектура была совершенно потрясающей, и Эран почувствовала, как Бен пропитывается настроением города, который был центром музыки Индостана и катакского танца. Бен был совсем не такой смуглый, как местные жители, но очень быстро смешался с ними, легко впитывающая солнце его кожа быстро приобрела табачный оттенок — тот натуральный оттенок, для которого было достаточно всего нескольких дней, чтобы он проступил. Его никто не принимал за иностранца, в то время как Эран везде привлекала взгляды. Бен постоянно смеялся, когда она покрывала себя слоями лосьона от загара. Снова Эран подумала, какое это наслаждение — носить легкие шелковые и хлопчатобумажные платья, особенно для того, кто вырос в стране, где приходится носить шерстяные джемпера даже летом. От этого ее настроение становилось легким и воздушным, она понимала, почему так добродушны эти люди, даже если у них нет ничего или почти ничего. В Лакнау были очень богатые районы, а были и такие места, от которых даже Бен мог умолкнуть, не закончив фразы.