Волчья мельница - Мари-Бернадетт Дюпюи

это будет делать? Оставайся! Жалованье будешь получать наравне с остальными.

Леон чуть не расплакался от радости.

— Вы не пожалеете, мсье Руа!

Считаные минуты спустя Леон увлек Раймонду вглубь конюшни, крепко обнял, сорвал с девичьих губ поцелуй.

— Ласточка моя! Мэтр Колен берет меня на работу! В будущем году, если не передумаешь, поженимся! В местной церкви! Будешь самая красивая невеста в округе!

Раймонда повисла у него на шее. Но когда Леон слишком увлекся, она, будучи девушкой серьезной, быстро его оттолкнула:

— Будешь делать, что захочешь, но только когда я скажу «да» перед алтарем! Не раньше!

Мало-помалу жизнь на Волчьей мельнице вернулась в привычную колею. Десять дней Клер пролежала в кровати, перечитывая приключенческие романы, которые они с Бертий так любили. К обеду она выходила, но есть отказывалась, с обычной своей нежностью занимаясь детьми. На ночь она брала Фостин в свою кровать, ласкала малышку и пела ей колыбельные. Внешне она не изменилась, но те, кто хорошо ее знал, чувствовали в Клер большую перемену. Ее глаза потухли, улыбка казалась застывшей. Ни разу она не произнесла имени Жана, не вспомнила про суд. Зато часто вспоминала Фолле и жалела его со слезами в голосе. А потом начинала ласкать своего пса, шепотом благодарить за то, что спас хотя бы Николя.

Накануне праздника Всех Святых Базиль сказал, что им нужно переговорить с глазу на глаз. Они как раз встали из-за стола.

— Почему бы нам не посидеть тут, у печки? — предложила Клер.

— Нет! Лучше в моей комнате. Чтоб без лишних ушей!

Клер последовала за старым другом, охавшим при подъеме на каждую ступеньку. Базиль пропустил ее в комнату, пропахшую темным трубочным табаком и чернилами. Он сразу умостился в кожаном кресле, а молодая женщина осталась стоять, опершись о каминную полку.

— Чувствую себя обвиняемой… Я тебя слушаю!

— Надеюсь, что и слышишь, моя девочка! Вот что меня гложет: невыносимо смотреть, как ты тенью слоняешься по дому! Раймонда сбилась с ног, но ты не замечаешь даже, как она устает. Матье смотрит на тебя своими большими грустными глазенками, потому что ты перестала улыбаться и почти с ним не разговариваешь. То, что ты скорбишь по Фолле, я понимаю — отличный был парень. Но он первым оттаскал бы тебя за уши, поверь! Ты как тот паршивый капитан, который сбежал с корабля, Клер! Ты нужна всем нам бодрая и энергичная! Что тебя так гнетет? Знаешь ли ты, что Бертран послал письмо президенту Республики еще неделю назад и что ему удалось отсрочить отправку Жана на каторгу в Сен-Мартен?

— Нет, — пробормотала Клер. — А ты как узнал?

— А, проснулась все-таки? Пока ты дремлешь с книжкой на носу, старый дурень Базиль старается за двоих! Леон запряг коляску и свозил меня в поместье, чтобы я узнал у Бертрана новости, которыми наш адвокат не спешил делиться. Но кое-что я разузнал. Если Жана помилуют, готовься, моя девочка, к трудностям. Его еще придется убедить, что это не по твоей вине его арестовали. Жизнь — вот она, только руку протяни! Почему бы тебе не выехать верхом, не напечь пахучего хлеба, не поболтать с этим беднягой Виктором, который каждый день приходит справиться о твоем здоровье? Словом, Клер, хватит играть в привидение! Ты ведь на самом деле сильная! И имеешь право быть любимой, даже если это будет не Жан. Встряхнись, или я сматываю удочки!

Молодая женщина упорно смотрела себе под ноги. Поежилась, потерла ладошки одна о другую.

— Мне ничего не хочется, Базиль! Слишком много я натворила бед!

— Чушь! Настоящие беды начнутся, если не возьмешь себя в руки. Самое страшное — это смерть Фолле, я его уважал. Хотя, должен тебе сказать, во времена Коммуны у меня на глазах погибло много хороших парней. Шальная пуля — и всё, ни прошлого у тебя, ни будущего! Эти парни сражались и погибли за дело, которое считали правым. И Фолле поступил так же. Он очень любил мальчишек, Матье и Николя. И без колебаний пожертвовал жизнью! Так что, из уважения к его памяти, встряхнись! Веди себя достойно! Не опускай рук!

Взгляд Клер все это время был устремлен на дверь. Ей вдруг вспомнилось, как она сама пыталась урезонить отца, полуобезумевшего после смерти жены. Колен тогда впал в уныние, тревожившее домочадцев. Как она просила его взять себя в руки, жить дальше!.. А что же она сама?

— Веду себя в точности как папа, когда мамы не стало! Я тогда так нуждалась в утешении, в его помощи! Ты правда считаешь, что дети страдают из-за меня? Раймонда за ними присматривает.

— Им нужна ты, Клер, деятельная и оживленная, как раньше! Я не прошу тебя быть беззаботной, веселой, нет! Но ты можешь скрывать свою печаль, снова взять здесь все в свои руки. Со временем и слабость пройдет, и настроение улучшится. Я знаю, что говорю. Когда Марианны не стало, у меня был соблазн покончить с жизнью. Но я держался — ради тебя, моя Клеретт! А потом, на мое счастье, я познакомился с Жаном. И горжусь им таким, каким он стал!

Голос Базиля оборвался. Клер тихонько подошла, встала перед ним на колени. Обняла его, чуть заметно дрожащего.

— Хорошо, что ты вот так отчитал меня! Тебе не придется за меня краснеть, вот увидишь!

В тот день Раймонда поклялась поставить свечку в церкви — в будущее же воскресенье. Клер в окружении восхищенных детей жарила в кухне блинчики.

Волчья мельница вновь обрела душу.

* * *

Тюрьма Сен-Рок, 10 декабря 1902 года

Жан цеплялся за надежду, которую Бертран Жиро зажег в нем, — на президентское помилование. Эти два слова постоянно крутились у него в голове. Несмотря на терзавшее его отчаяние, Жан отказывался даже думать о пятнадцати годах каторжных работ. Не ради себя — ради Фостин. Если он все это время проносит кандалы, девочке в год его освобождения исполнится семнадцать! Она вырастет без него. Он будет для нее чужим, будет преступником. Томился он также и по утерянной свободе.

Адвокат убеждал его не терять надежду. Принес два письма от Клер. Жан их не читал. Сунул под матрас, где они до сих пор и лежали, влажные и все в каких-то пятнах.

Утром охранник просунул свой длинный нос сквозь решетку:

— Мэтр Жиро явился! Наверное, сказать, когда тебе собираться в Сен-Мартен!

Жан промолчал. Как всегда, когда приходил Бертран, его сердце начинало биться чаще. В четырех стенах он буквально сходил с ума. У