Secretum - Рита Мональди

* * *

Мы вернулись в дом. Обыск первого этажа не занял у нас много времени, и уже очень скоро мы были свободны. Отчаявшись, аббат рассматривал наши отображения в зеркале на стене. В одежде, припорошенной пылью, и с паутиной в волосах мы выглядели словно два старьевщика.

– Что будем делать теперь, синьор Атто? Пойдем на второй этаж?

– Да, и не только для поиска чаши.

На втором этаже Атто отвел меня в умывальную комнату рядом с маленькой часовней.

– Nie corpus! – громко прочитал он надпись над входной дверью, которую мы заметили еще три дня назад. – Давай воспользуемся этим чудом гидравлической техники, если оно, конечно, еще функционирует.

Он открыл кран с надписью calida, но теплой воды мы не получили. Он попробовал кран с надписью frigida, и здесь нам повезло больше: в умывальник побежал поток холодной воды.

– Откройте сундуки, возможно, там есть еще полотенца.

Предположения Атто были верны. Хоть полотенца были старые и жестковатые от сухости, от пыли они все же были спасены. Я нашел даже пару затвердевших кусков мыла. Так что мы смогли, сначала он, а затем и я, помыться и основательно почиститься.

Затем мы снова отправились на поиски подарков Капитор, особенно нас интересовала чаша.

На втором этаже рядом с большой галереей с оптическим эффектом было четыре салона. Здесь действительно находилось много чего, что нужно было осмотреть. Мы выдвинули ящики больших комодов из черного дерева с инкрустацией слоновой костью и латунью, другие были сделаны из корневища дуба с узорами из розовой сердцевины дуба, в них хранилось несметное количество фарфоровых чашечек. Мы захлопнули ящики и с большим трудом стали сдвигать с места большие темные шкафы, украшенные резными листочками, оленьими головами и впечатляющими фигурками сатиров – этих мрачных стражей потайных ящиков.

Мы подвинули даже большое зеркало над камином, на подставке которого стояли статуэтки из тончайшего фарфора, среди них – светловолосая пастушка с корзинкой, молодой трубочист в кепке, с лестницей и даже китайский мандарин с предостерегающе поднятым указательным пальцем (на котором можно было увидеть заклеенную трещину).

Открыв сундуки под окнами, мы рылись в почерневших от времени серебряных чайниках, в ворохах тесьмы и оборок для гардин и занавесок, нашли даже колоду карт из Парижа. Кроме того, аббат Мелани сунул нос в печь и вылез оттуда весь в саже.

Кашляя от облака густой пыли, мы скатывали узорчатые французские ковры, приподнимали большие гобелены с мифологическими и пасторальными сюжетами, надеясь найти неизвестный ход, скрытую дверь, которая привела бы нас в какую-нибудь невидимую потайную комнатку (ведь спрятать глобус не так уж и легко!), остервенело искали какой-нибудь признак, способный приблизить нас к подаркам Капитор.

– После Луизы де Лавальер, – решил продолжить свой рассказ аббат Мелани, – началось правление мадам де Монтеспан. Это была остроумная женщина необычайной красоты, она всегда шла в ногу с модой, обладала искристой чувственностью и душой изо льда. Монтеспан хотела завоевать короля любой ценой. Он сразу это понял – и не поддавался искушению. Да, он даже язвил на ее счет: «Мадам де Монтеспан с удовольствием была бы моей но я не хочу этого».

Но затем чувства и разум короля поддались ее напору. Начало связи с Монтеспан – это смерть любовного чувства или даже видимого проявления такового. Людовик не только сам потеряет способность любить; начиная с Монтеспан, его больше никогда никто не полюбит.

– Однако христианнейший король поймет намного позже, что никто не любил его по-настоящему, – загадочно заявил Атто. Вместе с Атенаис начался десятилетний период блеска Людовика XIV, эпоха наибольшего расцвета и пышности его правления, которая закончится делом об отравлении, когда король наконец поймет, что сам стал жертвой своей любовницы, а не наоборот. В эти годы он проявил себя с наихудшей стороны: через его постель прошли целые толпы дед, готовых на все, и каждая была не похожа на свою предшественницу. Не все из них заслуживали осуждения: ведь некоторые поддались обманчивой иллюзии, что смогут таким путем освободить молодого супруга или жениха от военной службы или попытаться вернуть отцу наследство, конфискованное вероломным Кольбером. Однако Людовик никогда не упускал случая собственноручно и с большим удовольствием разрушить эти надежды.

– Юноша, – обратился ко мне аббат, заметив на моем лице выражение ужаса, – его величество король бесконечно страдал в далеком прошлом, так безмерно, что он не смог этого выдержать, – он, переживший кошмар Фронды.

Словно избалованный ребенок, который из простого любопытства доставляет птичке невыразимые страдания, король наблюдал за горем несчастных девушек, лишенных своих иллюзий, ибо хотел понять, страдали ли они так, как страдал он, как вообще можно было страдать. Короче говоря, он хотел вырвать из их сердец тайну страдания – единственное, что смогло победить великолепного «короля-солнце».

– Но все это происходило в королевских покоях под покровом тайны, – уточнил Атто, пока мы проходили через галерею и эхо наших шагов отражалось под высоким сводом.

При дворе же, наоборот, царила бесспорная власть Атенаис ее называли «правящей возлюбленной» – намек на титул «правящая королева», который отличал супругу короля от королевы-матери. И придворные были не так уж и не правы: в лице мадам де Монтеспан Людовик подарил двору «запасную» королеву.

– Она излучала блеск и благородство, как Аврора у Пьетро да Кортоны, – сказал аббат и указал на великолепную фреску на потолке галереи.

Фреска находилась в центре галереи, между символами утренней зари и ночи, она неожиданно привлекла внимание Атто изображением полдня. Это было падение на Землю Фаэтона, пораженного молнией Зевса за желание управлять солнечной колесницей.

– Когда мы были здесь в первый раз, я не заметил ее: чтобы изобразить середину дня, Бенедетти выбрал миф, в котором наказываются высокомерие и безрассудство. На соседних стенах он велел написать изречения, восхваляющие короля Франции. Очень странно.

– Однако, – заметил я удивленно, – это, кажется, очень похоже на Овидия.

– «Тебе выпала смертная участь; однако твои старания не смертны», – наизусть прочитал Атто и согласился со мной. – Овидий, «Метаморфозы».

Затем Атто продолжил рассказ. Атенаис выполняла роль правящей королевы, не являясь таковой: она принимала, беседовала и очаровывала всех послов. Король выставлял ее напоказ с большим удовольствием – ведь таким образом она служила монархии.

– Она точно знала, что король не любит ее, – горько заметил Атто, – но она также знала, что нужна ему, чтобы «быть любимым самой красивой женщиной империи», как она сама охотно и неоднократно повторяла. Украшение, как и многое другое, не более.

В это время мы подошли к стеклянному фасаду. Вновь оказавшись во власти оптического обмана, который вызывали зеркала, я с удивлением наблюдал, как галерея увеличивалась, а отображающееся проецировалось почти до бесконечности, вплоть до холма Святого Петра. Я подумал, что эта восхитительная и утонченная иллюзия была похожа на судьбу мадам де Монтеспан – иллюзорной королевы Франции.