Россия в годы Первой мировой войны. Экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Ю. Петров

Было ли российское военное духовенство готово к работе в военных условиях? Применение новейшей техники — аэропланов, цеппелинов, отравляющих газов, тяжелой артиллерии — требовали особой психологической адаптации: преодолевать страх приходилось не только солдатам, но и самим священникам. Формально священник и солдат находились рядом на протяжении всей войны. Приходской батюшка провожал новобранцев, внушая, что благодаря простому русскому воину «война окончится победой Православия, что Святой Крест наконец водрузится над св. Софией». Соответственно выстраивался сценарий проводов. Так, в Твери многочисленные объявления извещали об архиерейском служении, напутственных молебнах по случаю выступления в поход гренадерского полка. Предпринимателям рекомендовалось закрыть свои заведения на время молебствия. Уходящих на фронт щедро одаривали назидательными книжками, иконками, крестиками — синодальное руководство предписывало не скупиться на военные нужды. На фронте полковой наставник встречал новобранцев молебном и пением наиболее «востребованной» молитвы: «Спаси, Господи, люди твоя». Он же провожал их в последний путь.

Но жить по этой схеме в военных условиях, даже опираясь на грамотно составленную инструкцию, священникам было непросто. Эйфория первых дней быстро развеялась. Слова о «силе духа» русского солдата вряд ли доходили до крестьян, оказавшихся под огнем тяжелых орудий. Священникам предстояло сформировать «религиозное отношение к войне»: смотреть на нее как на «попущение Божие, необходимое для благих конечных целей Промысла».

Потребность в ритуале в начале войны была велика. Высшее военное начальство, офицеры, солдаты рядом стояли на молебнах, регулярно причащались. Солдаты помогали полковым священникам устраивать походные часовни, организовать хор на общей молитве или панихиде. Военврач А. Оберучева вспоминала, что однажды за ночь они построили церковь из оконных рам и молодых деревьев, раздобыли облачения, местночтимые иконы и сосуды для службы[131]. Раненых прямо на кроватях и носилках выносили к алтарю для участия в богослужении. Отзываясь на просьбы солдат на передовой, священники проводили службы прямо в окопах, куда приходилось пробираться по ночам с риском для жизни. Военный корреспондент А. Ксюнин так описывал службу на фронте: «Походная церковь. Двери убраны ельником, прибиты зеленые кресты. В небольшой с низким потолком комнате шла Вечерня. Молились одни солдаты. Впереди несколько офицеров. Церковь устроена по-военному, но с любовью… С молитвою начинал русский воин всякое дело и ею завершал каждый прожитый день…»

Тяжелым испытанием для священников стала служба в госпиталях: приходилось самим искать место для проведения служб и исполнения треб умирающих. Случалось и такое: «…Батюшка очень спешил, так как раненые умирали; он весь дрожал от утомления и сильных переживаний. Картина была ужасная: на полу, сплошь залитом кровью, лежали раненые, у многих сильно поврежден череп, виден был мозг, липкая кровь обливала лицо, прилипали надоедливые мухи».

Особое место в деятельности армейского клира занимали похороны погибших. Сохранились свидетельства о трепетном отношении к похоронной процедуре всех ее участников — ее воспринимали как проводы на вечный покой. Когда удавалось, на месте погребения специально сооружали часовни, их убирали белым коленкором, рисованными иконами, еловыми ветками. Раненые и верующие из персонала настаивали, чтобы священники сопровождали погибших воинов до кладбища. Но чаще приходилось хоронить в братских могилах, причем даже в таких случаях офицеров и нижних чинов хоронили отдельно. Порой отпевали вместе православных и солдат противника. Описывали это так: на носилках семь русских солдат и один немец в синей шинели. Немца похоронили рядом, поставили над ним особый крест.

Мало-помалу откровенно-простодушный цинизм войны брал свое, на панихидный ритуал взирали как на обычную «работу».

Иные военные священники сближались с нижними чинами и на бытовой основе. Мало кому из них удавалось устроиться с комфортом. Размещаться приходилось где придется, чаще всего под одной крышей с военными врачами.

Последние порой задавали «неловкий» вопрос: война есть нарушение Божьих заповедей, зачем священникам отправляться на войну? Один из полковых батюшек сокрушался, что, отлучаясь к раненым, ему приходилось передавать на хранение случайным людям Святые дары и богослужебную утварь, так как врачи порой демонстративно раздевались рядом со святынями, бросали на них свою одежду. К тому же они «неподобающе вели себя с сестрами». Подобный образ жизни медицинского персонала не могли пресечь даже священники.

Военная повседневность скрашивалась праздниками. Медсестра Т. Варнек вспоминала, как в госпиталях на Юго-западном фронте на первую военную Пасху побывали члены царской семьи. По ее словам, после августейшего визита несколько дней все пребывали в состоянии зачарованности и страстно молились за императора. Ностальгия по домашнему празднику вытеснял а настороженное отношение к инославному окружению. В Польше в одном храме в пасхальные дни оказались православные медсестры и женщины-католички. Пресса публиковала трогательные рассказы о совместных молениях солдат с галичанами «в бедной униатской церкви». Генерал А.Е. Снесарев, поприсутствовав на совместных рождественских службах в Галиции, заявил: «Если наши духовные вожди не будут слишком формальными, возврат униатов в лоно Православной Церкви совершится скоро и сам собою».

Формальная обрядность уступала место естественной вере, обостренной близостью смерти. Враждующие комбатанты уже в 1915 г. на Пасху выходили друг к другу, христосовались, обменивались угощениями.

Как обычно, в канун праздников возрастало число исповедующихся. Один из священников сообщал: «Более высокого и чистого состояния на исповеди, чем со своими солдатами, я никогда не переживал… Душа открытая, раскаяние легкое… замечательные лица… Таково христолюбивое воинство…» Первое время все священники подчеркивали «истинно христианскую» незлобивость русских солдат. Известный проповедник В. Востоков в светской газете приводил якобы типичный случай: русский солдат просил в госпитале: перевяжите сначала друга-немца, мы нанесли раны друг другу, но он страдает сильнее. Но отмечались и другие пропагандистские крайности. «Ваши деньги превратятся в патроны и снаряды», — взывал к жертвователям в апреле 1916 г. один из многочисленных «Приходских листков».

Благостные настроения скоро сошли на нет. Письма с фронта отразили перемены в религиозных переживаниях солдат: упование на Бога, вера в силу молитвы и охранительную мощь креста исчезали. Боевые неудачи, голод, вши, плохое обмундирование, инфекционные болезни, а равно и слухи об «измене» царя и царицы, похождениях Распутина резко снизили уровень «окопной религиозности». Все чаще у солдат и матросов обнаруживались антицерковные настроения, религиозная благость вытеснялась циничным взглядом на веру, а «потеря души» оборачивалась пьянством, депрессией и откровенным богохульством. Известны случаи, когда солдаты сжигали кресты на братских могилах. Религиозно-протестные настроения фронтовиков обострялись: если в 1915 г. священников и церковь порой лишь обвиняли в отступлении от заповедей Христовых, то в 1916 г. случались массовые уклонения от исполнения обрядов, переходящие в отрицание Бога. Образ героя-священника, крестом поднимающего на подвиг, в сознании солдат сменился образом попа, к «традиционным» порокам которого добавились новые прегрешения. К примеру, в солдатском фольклоре появляется фигура попа-волокиты за сестрами милосердия.