Всем стоять на Занзибаре - Джон Браннер

– Уверен, моя работа продвигалась бы медленнее, растянулась бы на дольше, и вероятно, пришлось бы заплатить дорогую цену. Но какова она, цена свободы?

– А какова она, цена жизни? – горько возразил Дональд.

– Я родом из страны, где человеческая жизнь веками не стоила ни гроша, – сказал Джога-Джонг. – Я знаю, какова цена моей. Но каждый должен сам устанавливать себе цену и заставлять других ее принять.

– Большинству такой возможности не представляется, – пробормотал Дональд.

– Я не совсем расслышал, что?..

– Я сказал, большинству такой возможности не представляется! – огрызнулся Дональд. – С моего прибытия какие-нибудь новости из Гонгилунга были? Говорилось что-нибудь про взорванное здание?

– Взорванное здание? В сводках сообщалось, что несколько домов рухнули в результате взрыва, но было сказано, что в этом повинен газ в канализационных трубах. Мы часто находим там карманы метана, которые можно поджечь.

– Дерьмо китовое. Мне пришлось прибегнуть к бомбе, чтобы избавиться от назойливых полицейских. – Дональд уставился на свои руки. – Сколько человек погибло?

– Не много, – помолчав, ответил Джога-Джонг. – Семнадцать-восемнадцать, кажется, так мне доложили.

– Среди них женщины и дети? – Голос Дональда оцарапал его собственный слух.

– Только женщины и дети, – сказал Джога-Джонг. – Этого следовало ожидать. Мужчины были на работе. – Наклонившись к Дональду, он ободряюще обнял его за плечи. – Не расстраивайтесь. Думайте, как я: что они умерли за дело освобождения своей страны.

– Они умерли не за мое дело. – Дональд стряхнул руку.

– За дело, которое у наших стран общее, – нажал Джога-Джонг.

– Это верно, – сказал Дональд. – У вашей страны, у моей, у любой другой в мире дело одно и то же. А делают они следующее: хватают по призыву людей, которым на данную страну наплевать, и посылают их убивать женщин и детей. Да, это дело каждой страны на Земле! И знаете, как я называю это дело? Я называю это вонючей алчностью чистой воды!

Повисло короткое молчание. Наконец его холодно прервал Джога-Джонг:

– Странно слышать такие слова от американского офицера!

– Я не американский офицер. Мне присвоили звание, потому что это было удобным средством шантажа, с помощью которого меня принуждают повиноваться. Если как «лейтенант» Хоган я откажусь выполнять приказы, меня можно арестовать и потихоньку отдать под трибунал. А в остальном я очень скучный, самый обыкновенный чувак, у которого была одна буржуазно скучная жизнь и которому дали другую, вбив ее в него методами, которые ему и в кошмарном сне бы не приснились. Первая, моя собственная жизнь мне со временем приелась, а в той, какую мне навязали, меня тошнит всякий раз, стоит мне взглянуть на себя в зеркало.

– В моей стране, – сказал Джога-Джонг, – мужчина, который думает как вы, рано или поздно воссоединяется со своими предками. Или воссоединялся в былые времена. Сейчас узурпатор Солукарта скопировал ваши христианские обычаи и закрыл такой путь к бегству. Думается, в этом – причина того, откуда у нас столько мокеров.

– Как скажете. – В прошлой жизни, всего месяц назад, такая гипотеза, возможно, заинтриговала бы Дональда, а сейчас он только пожал плечами. – Но я пока еще не дошел до суицида. По крайней мере я могу утешать себя мыслью, мол, что бы я ни сделал, я помог разоблачить ложь. И я начинаю думать, что ложь – один из худших человеческих пороков. Хуже нее только убийство. И по моему опыту мы равно преуспели и в том, и в другом.

– Я убил многих, и еще большее число были убиты у меня на глазах по моему приказу, – сказал Джога-Джонг. – Такую цену приходится платить, дабы получить то, чего мы хотим.

– Это не мы хотим, нас просто убедили в этом лжецы, более умелые, чем мы.

На лице Джога-Джонга застыло неодобрение.

– Прошу простить меня, мистер Хоган, – сказал он, вставая. – Я больше не вижу смысла продолжать этот разговор.

– Значит, нас теперь двое, – согласился Дональд и отвернулся.

Следующий день походил на предыдущий, только, как и предупреждала медсестра, Сугайгунтунг на несколько часов погрузился в бред. Дональд сидел рядом с ним в пещере, слушая бессвязные фразы на ятакангском, и их гипнотический эффект то и дело наводил его на собственные размышления, а иногда убаюкивал. Однако вечером гонгилунгский рыбак, рискуя жизнью, привез из города необходимое лекарство, и к тому времени, когда Дональд решил, что готов уснуть, бред ученого прекратился.

Следующий день также походил на первый.

И следующий тоже.

Филип Питерсон весь вечер мрачно слонялся по квартире. Его мать пригласили на одну вечеринку… ну, такие вечеринки, на ее взгляд, совсем не подходили для ее сына, который еще не успел пресытиться и очерстветь, как его старушка-мама. Поэтому он сам устроил вечеринку для одного себя: начал с трех «отверток», потом взялся за коробку косяков. Трава уносила ввысь, алкоголь давил к земле, а столкновение в организме этих двух субстанций подарило ему приятное ощущение: казалось, и он тоже вот-вот с кем-то сразится, займется сексом или чем-то столь же важным.

Около одиннадцати папа-мама он позвонил знакомой девушке, но ее не было дома. Потом он поставил пару любимых зок-записей – Саша предпочитала таких в своей квартире не слышать – и сам с собой танцевал в гостиной.

Из-за темных окон стала подкрадываться летаргия, которая ему была совсем ни к чему, поэтому он принял Сашину таблетку «просыпайся», достав из заначки, которую она хранила в ящике стола у изголовья кровати; впрочем, стимулятор только помешал ему заснуть, но совсем не оживил. Филип сел в кресло и, погасив свет, снова стал слушать зок. В темноте игра красок казалось еще более живой и яркой, он чувствовал, как его затягивает в цветной водоворот. Одежда стала сковывать его движения, поэтому он стащил ее и раскидал по ковру, вытанцовывая на нем повторяющиеся эллипсы. Наконец он проголодался и пошел посмотреть, что есть сегодня в меню, в конце концов выбрал свое любимое блюдо: холодное жаркое на ребрышках из настоящей говядины с салатом, которое заказывал обычно, когда Саша уходила из дома.

(Впоследствии обратили внимание на набранный им код «очень слабо прожаренное» и говорили всякие умные вещи о мужском символизме.)

Он сидел совсем один, нарезал маленькими кусочками мясо, накалывал на вилку салат, когда – приблизительно в пять минут четвертого анти-материи – замигала лампочка двери подъезда, показывая, что кто-то воспользовался ключом от фирмы «Спаси и Сохрани, Инк.», закодированным на его квартиру. Поднявшись, он выключил запись, которую смотрел за едой, и стал у двери.

Когда открылась входная дверь, в коридоре зажглась лампа, осветив хихикающую Сашу: верхняя часть ее платья была стянута до талии, и чудесные округлые груди подставлены жадному рту чужого мужчины, которому она все говорила: «Шшшш» и «Подожди минутку», а еще: «Давай не будем шуметь, мы же не хотим разбудить моего сына».