Российский анархизм в XX веке - Дмитрий Рублев

Первоначально анархистская эмиграция пересылала деньги для своих товарищей, ссыльных и заключенных в Советской России, через «Московское общество помощи анархистам, заключенным в русских тюрьмах», находившимся под руководством Е. Рубинчика, С. Краснощековой и Т. Шапиро. Его представителем в Берлине был А. Беркман. Также деньги пересылались через Политический Красный Крест, а затем через «Помощь политическим заключенным» Е.П. Пешковой.

Постепенно анархисты переориентировались на самостоятельное ведение борьбы в защиту заключенных анархистов. Вероятно, связано это было с тем, что анархистские организации, особенно МАТ, были основной силой этой кампании. В мае 1922 г. из Объединенного комитета вышла ГРАГ. Фонд Беркмана также оказывал репрессированным анархистам материальную помощь. Его представитель, Я. Дубинский, переписывался с Е.П. Пешковой и отправлял ей деньги, которые затем Помполит переводил заключенным анархистам. Судя по всему, время от времени ее получали и анархо-мистики, и представители других нетрадиционных течений анархизма, что вызывало возмущение находившихся с ними в конфронтации идейных анархистов. «Мы считаем, что право на получение помощи не имеют люди, идеологически чуждые вам. Конкретно, права на таковую не имеют ни франкмасоны и мистики, как, например, пресловутый профессор, ни пересмотревшие свои взгляды в духе „платформы“ и твердой ногой ставшие на почву того течения, которое в Англии обособилось под именем гильдейского социализма, ни сползшие на старые позиции лавризма. Так же не имеют права на помощь ни люди, морально разложившиеся, ни люди, совершенно чужие, случайно попавшие в положение», – писал В. Худолей 19 июля 1934 г.

Вскоре после закрытия «Анархического вестника», в 1924–1925 гг., участники группы переместились в Париж, где создали Группу русских анархистов за границей. В июле 1925 г. эта организация начала издавать журнал «Дело Труда». Весьма значительным явлением в теоретической жизни российской эмиграции стало выступление группы, образовавшейся вокруг «Дела труда». Ее лидерами стали П. Аршинов и Н. Махно. Во многом под влиянием политических успехов большевиков они выпускают проект «Организационной платформы Всеобщего союза анархистов». Признавая необходимость проведения в жизнь анархо-коммунистических принципов непосредственно в ситуации революции, «платформисты» допускали существование многих атрибутов властнических отношений. Среди них – властные функции в руках свободно избранных Советов и др. органов экономического регулирования, существование спецслужб и армии с централизованным командованием. Для руководства действиями масс в будущей социальной революции они предлагали создать «Всеобщий союз анархистов» – централизованную партию, основанную на единстве идеологии, общей программе, коллективной дисциплине. Предполагалось существование органов, руководящих деятельностью партии. Эта организация должна была направлять деятельность профсоюзов, ставя их руководство под свой контроль.

Данная позиция сильно отличалась как от представлений самого П.А. Кропоткина, так и от анархо-синдикалистской программы, предполагающей, что рабочие организации отвергают любой контроль со стороны политических партий и не только сохраняют свою самостоятельность, но и руководят рабочим движением. Идеи централизации производственного аппарата получили достаточно полное и последовательное развитие в работах «платформистов». Как указывает В.В. Дамье, «фактически они перенимали индустриальную форму организации производства, предполагая лишь избавить ее от частной собственности и передать под управление фабричных Советов». Идеи централизации производственного аппарата получили достаточно полное и последовательное развитие в работах «платформистов». В своих трудах они говорят о «едином производстве», в котором «организаторские функции перейдут к специально созданным рабочими массами органам управления – рабочим советам, фабрично-заводским комитетам или рабочим фабрично-заводским управлениям». По мысли авторов «Платформы», «органы эти, связанные между собою в пределах города, области и затем всей страны, образуют городские, областные и, наконец, всеобщие (федеральные) органы руководства и управления производством. Будучи избираемы массой и находясь под ее постоянным контролем и воздействием, они постоянно будут обновляться, осуществляя идею подлинного самоуправления масс».

В итоге, как указывает А.В. Шубин, платформисты предложили «концепцию „анархического“ общества со всеобщей централизацией управления, производства и распределения, с гигантским продовольственным фондом. Относительно демократические принципы комплектования руководящих органов нейтрализовывались в этой системе фактически неограниченными экономическими полномочиями центра». Таким образом, речь шла об установлении централизованного иерархичного управления производством, сочетаемого с выборностью управленческих органов, производственной демократией. Избранные трудящимися центральные органы управления (некое подобие индустриального парламента) должны были принимать решения по вопросам планирования и распределения продукции.

Аршинов отказался как от используемого Петром Алексеевичем принципа многофакторности, так и представления о ведущей роли в общественном прогрессе этических идеалов. За основу своих теоретических воззрений «платформисты» взяли принцип определяющей роли классовой борьбы в общественном развитии. Признавая «оздоровляющую» роль идей анархического коммунизма для морального облика представителей различных слоев населения, они трактовали его как идеологию рабочих и крестьянства: «Классовая борьба, создаваемая неволей и вековыми стремлениями трудящихся к свободе, породила в среде угнетенных идею анархизма […] Выдающиеся мыслители анархизма – Бакунин, Кропоткин и др. – не создавали идею анархизма, а находя ее в массах, силою своей мысли и своих знаний лишь помогали ее выявлению и ее распространению». Безусловно, это была весьма односторонняя оценка взглядов Петра Алексеевича. Ведь даже практику классовой борьбы он рассматривал, скорее, как одно из проявлений взаимопомощи. П.А. Аршинов, начавший свою революционную деятельность в 1905 г. как активный пропагандист среди рабочих, в годы Гражданской войны проявил себя как один из деятелей махновского движения. Являясь практиком социально-политической борьбы, он отбирал из творческого наследия П.А. Кропоткина все, что было, на его взгляд, близко пониманию рабочих и крестьянских «масс». Впрочем, такое отношение к анархическим идеям в целом было весьма широко распространено среди российских анархистов первой трети XX в.

Подход анархо-синдикалистов и «платформистов», утверждавших анархический коммунизм в качестве классового мировоззрения трудящихся, вызвал закономерные возражения со стороны такого ветерана анархистского движения России, как М.И. Гольдсмит, в своей статье «К вопросу о пересмотре» выдвинувшей на первый план этически-мировоззренческий характер анархистских идей и писавшей о необходимости подчинения классовой борьбы и социальной революции этическим императивам. С близких позиций выступила и остававшаяся в СССР анархистка Л. Немирицкая, в своем письме призвавшая к примирению различных течений анархистской эмиграции.

После публикации «Организационной платформы Всеобщего Союза Анархистов» из ГРАЗ вышли сторонники В. Волина, образовавшие Парижскую группу русских анархистов-синдикалистов. В.М. Волин выступил одним из первых оппонентов «платформизма», выпустив в 1927 г. с группой сторонников заявление с критикой планов создания централизованной анархистской партии. Своих оппонентов он обвинял в стремлении установить диктатуру. Участники группы Волина выделяли в программе платформистов черты, объективно сближающие ее с большевистской идеологией: «необходимость руководить массами и событиями; партия; […] руководство синдикалистским движением; необходимость существования политически направляемого „органа борьбы с контрреволюцией“; централизованная армия, находящаяся в распоряжении высших производственных организаций, руководимых Союзом». Мы уже указывали в предыдущей главе, что идейная эволюция Аршинова завершилась переходом в ряды большевиков, что фактически подтвердило его большевистские убеждения в работах конца 1920-х – начала 1930-х гг. и доказало правоту выводов Всеволода Волина.