От глупости и смерти - Харлан Эллисон
Шрифт:
Интервал:
В приюте была очередь, и передо мной стоял мужчина, который хотел сдать в приют щенка, возрастном примерно с неделю. Это был щенок породы пули – венгерская овчарка. Очень грустный малыш. Мужчина был заводчиком; у его суки родилось слишком много щенят, вот он и принес в приют лишнего, чтобы ему нашли дом или усыпили. Щенка унесли, и человек за конторкой подозвал меня. Я сказал, что хочу взять собаку, и он провел меня внутрь, к рядам клеток. В одной из них три пса постарше нападали на крошку пули. Он был совсем малыш, и они подмяли его под себя, но он все еще отчаянно сопротивлялся.
– Вытащите его оттуда! – завопил я. – Я его возьму, вынимайте его!
Щенок обошелся мне в два доллара. Самые удачно потраченные два бакса в моей жизни.
Мы поехали домой; малыш лежал на пассажирском сиденье и смотрел на меня. Я уже подобрал несколько вариантов кличек, но когда мы вот так посмотрели друг на друга, у меня в голове всплыла сцена из фильма Александра Корды «Багдадский вор». В этой сцене злой визирь, которого играл Конрад Фейдт, превратил маленького воришку Абу, которого играл Сабу, в собаку. Для превращения в фильме использовали эффект наложения человеческого лица на морду собаки, так что на мгновение у собаки сделалось очень человеческое выражение лица. Как раз такое выражение было на мордочке малыша пули.
– Абу, – сказал я.
Щенок никак не отреагировал на новое имя, да и какое ему было дело до имени. Но с тех пор его звали Абу.
Никого из моих гостей Абу не оставлял равнодушным. Когда он чувствовал, что от человека исходит положительная энергия, он тут же подходил и устраивался у его ног. Он обожал, когда его чесали за ушами, и, невзирая на годы строгих замечаний, упорно продолжал клянчить еду у стола, ибо знал, что большинство моих гостей – малодушные тюфяки, которые не в состоянии противостоять скорбному взгляду, достойному Джеки Кугана в роли Малыша[68].
Еще у Абу был встроенный детектор паршивых людей. Если мне кто-то нравился, а Абу этого человека не принимал, тот всегда на поверку оказывался дрянью. Я всегда примечал, как он ведет себя с новыми людьми, и, должен признаться, его реакция влияла и на мою – к людям, которых сторонился Абу, я начал относиться настороженно. Женщины, с которыми у меня не сложилось, все равно продолжали ко мне заходить, чтобы навестить пса. У Абу был свой круг близких друзей, многие из которых не имели ко мне никакого отношения, в их числе – одни из самых красивых актрис Голливуда. Одна прелестная леди регулярно приглашала его на воскресные прогулки по пляжу и даже присылала за ним своего шофера. Я никогда его не спрашивал, что там было, он ведь не умел говорить.
В прошлом году его здоровье пошатнулось, но я долго ничего не замечал, потому что Абу до самого конца вел себя, как щенок. Но кое-что все-таки изменилось: он стал слишком много спать, его стало тошнить от любой еды, даже от настоящих мадьярских блюд, которые специально для него готовили наши соседи-венгры. Я понял, что что-то не так, когда Абу напугался во время большого землетрясения. Раньше он вообще ничего не боялся. Он с лаем бросался на тихоокеанский прибой и с гордо поднятой головой вышагивал мимо самых злющих кошек. Но тут он настолько напугался, что запрыгнул ко мне в кровать и обхватил меня лапами за шею так крепко, что я едва не стал единственной жертвой землетрясения. Я несколько раз сводил его к ветеринару, но этот идиот настаивал, что все дело в неправильной диете. Однажды в воскресенье я нашел Абу в грязи на заднем дворе. Его рвало уже одной желчью. Он был весь в блевотине, зарывался носом в землю, чтобы сбить жар, и еле дышал. Я отвез его к другому ветеринару.
Сначала в клинике подумали, что это просто старческое недомогание и Абу можно спасти. Но рентген показал раковую опухоль, разъевшую его желудок и печень.
Я, как мог, оттягивал неизбежное: не мог даже представить себе жизни, в которой не будет Абу. Но вчера я все-таки поехал в клинику и подписал бумаги на эвтаназию.
– Мне бы хотелось сначала немного побыть с ним, – сказал я.
Врач принес Абу и посадил на смотровой стол. Бедняга жутко исхудал. От всегда внушительного животика ничего не осталось. Мышцы задних лап ослабли, он едва мог стоять, но все же потянулся ко мне и сунул нос мне в подмышку. Я поднял его голову, посмотрел на забавную морду (мне всегда казалось, что он похож на Лоренса Тэлбота – «Человека-волка»)[69]. Абу всё понимал. Проницателен до самого конца, да, дружище? Он всё понимал, и ему было страшно. Он весь дрожал от страха. Трясущийся меховой шар. Раньше, когда он лежал на полу, его можно было принять за коврик из овечьей шкуры – не поймешь, где голова, где хвост. Худой, всё понимающий, трясущийся, но все равно щенок. Я зажмурился и стал плакать, пока нос не распух, а он прижимался ко мне. Раньше мы никогда не распускали нюни, и мне было стыдно перед ним, что я так раскис.
– Я должен это сделать, дружок, должен. Тебе больно, ты есть не можешь. Я должен.
Но Абу не хотел ничего знать.
Вошел ветеринар. Он
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!