От глупости и смерти - Харлан Эллисон

Когда наркотик дошел до сердца, ее зрачки расширились, но она собралась с силами и сказала:

– Уговор есть уговор. Твой отец не убивал Тома Голдена – его убила я. Ты настоящий мужчина, Натан, и ты бунтовал против нас, как мы того и хотели, а мы любили тебя гораздо больше, чем ты думаешь. Хотя ты ведь знаешь, что любили, хитрый ты сукин сын?

– Знаю, – ответил он, и мать умерла. Он заплакал – вот вам и вся поэзия.

16

– Он знает, что мы идем.

Они карабкались по северному склону черной горы. Змей обмазал ноги Стэка чем-то вроде густого клея. Подниматься было тяжело, зато Стэк не скользил.

Они остановились передохнуть на узком скальном карнизе, и Змей, впервые с начала их путешествия, заговорил о том, что их ждет впереди.

– Он знает, что мы идем.

– «Он»?

Змей не ответил. Стэк тяжело привалился к скале. На нижних склонах им постоянно попадались мерзкие существа вроде слизняков, которые пытались к нему присосаться. Когда Змей отгонял их, они присасывались к камням; Змея они не трогали. Стэк видел высоко над собой мерцающие огни, и ужас сгущался в нем. Незадолго до карниза они наткнулись на пещеру, где спали те огромные летучие мыши. Почувствовав присутствие человека и Змея, они обезумели и заметались по пещере с криками, от которых Стэку сделалось тошно. Змей помог ему, и они благополучно миновали жуткое место, и вот теперь Змей отказывался отвечать на вопросы.

– Мы должны идти дальше.

– Потому что он знает, что мы здесь, – саркастично заметил Стэк.

Змей молча полез вверх. Стэк закрыл глаза. Когда Змей повернулся к нему, Стэк сказал:

– И шагу не сделаю.

– Нет причин, почему тебе не следует этого знать.

– И все же, приятель, у меня такое чувство, что ты не собираешься ничего рассказывать.

– Время еще не пришло.

– Слушай, если я раньше не спрашивал, это не значит, что я не хочу знать. И ведь ты уже рассказал мне кое-что, от чего с ума сойти можно, так? Ты сказал, что я стар, как…как я не знаю кто, но мне кажется, ты намекаешь на то, что я – Адам…

– Это так.

– И… – Стэк уставился на Змея, осмыслил то, что, казалось бы, невозможно осмыслить, тихо промолвил: – Змей, – помолчал еще и наконец попросил: – Пошли мне еще один сон, чтобы я мог узнать остальное.

– Наберись терпения. Тот, кто живет на вершине, знает, что мы идем; он не знает, какую опасность ты для него представляешь, но я смог утаить это лишь потому, что ты не знаешь себя.

– Тогда скажи вот что: тот, кто наверху, хочет, чтобы мы добрались туда?

– Он позволил нам, потому что не знает, как это опасно.

Стэк кивнул, решив продолжать восхождение, и склонился в шуточном поклоне: после вас, мистер Змей. Змей полез вверх, крепко прижимая к скале свои плоские ладони. Они поднимались все выше и выше, к самой вершине.

Птица Смерти спикировала вниз и снова воспарила к луне. Время еще не пришло.

17

Дайра пришел к Натану Стэку на закате – появился из ниоткуда в комнате для совещаний в головном здании промышленного консорциума, в который Стэк превратил унаследованный от родителей бизнес.

Стэк сидел в надувном кресле над столом заседаний, за которым принимались самые важные решения. Он был один, остальные давно уже ушли, и комната погрузилась в полумрак, освещаемый только слабым светом заходящего солнца.

Тень прошла сквозь стену, в момент этого прохождения стена превратилась в розовый кварц, а затем вернулась в свое обычное состояние. Тень стояла и смотрела на Натана Стэка, который долго не сознавал, что в комнате есть еще кто-то.

– Тебе пора, – сказал Змей.

Стэк поднял голову, и его зрачки расширились от ужаса, ибо тот, кого он увидел, был, несомненно, дьяволом: клыки, тускло поблескивающие рога, извилистый хвост с лопаткой на конце, волосатые козлиные ноги, копыта, оставляющие на ковре огненные отпечатки, глубокие и темные, как колодцы с нефтью, глаза, вилы, отороченный атласом плащ, когти – все атрибуты нечистого налицо. Стэк попытался крикнуть, но не смог издать ни звука.

– Всё не так, как ты думаешь, – сказал Змей. – Пойдем со мной, и ты всё поймешь.

Он произнес это с грустью – можно было полумать, что дьявола оклеветали. Стэк яростно замотал головой.

Время пришло, объяснять было некогда. Дайра протянул руку, и Натан Стэк встал, оставив свою безжизненную оболочку в надувном кресле. Змей взял его за руку и повел за собой сквозь розовый кварц.

Они спускались все ниже и ниже.

Мать страдала. Она была больна уже целую вечность, но Стэк знал, что ей осталось недолго. Мать тоже это знала. Она решила спрятать свое дитя – спрятать его глубоко у себя в груди, где даже Безумец его не найдет.

Дайра отвел Стэка в ад.

В аду было хорошо: тепло и безопасно. Ни один безумец сюда бы не дотянулся.

Земля стонала, терзаемая неизлечимой болезнью. Народы гибли, океаны вскипали, остывали и затягивались слизью, воздух полнился пылью и смертоносными газами, плоть плавилась, как масло, небеса потемнели, солнце потускнело и затуманилось. Растения пожирали сами себя, животные становились калеками и бесились, деревья сгорали, превращаясь в стеклянные, бьющиеся от ветра скелеты. Земля умирала долгой и мучительной смертью, а глубоко в ее груди спал Натан Стэк.

Не оставляй меня с ними.

Наверху, среди звезд, кружила Птица Смерти, ожидая сигнала.

18

На самом верху Стэк увидел сквозь ледяной, наполненный пылью ветер святилище вечности, столп памяти, гавань освобождения, магазин игрушек создателя, хранилище совершенства, вместилище мыслей, памятник желания, лабиринт чудес, катафалк отчаяния, подиум решений, горн последних отчаянных попыток. На крутом склоне он увидел дом того, кто обитал на вершине, сотканный из мерцающих, видных с того конца пустыни огней, и начал догадываться об имени жильца.

Всё вокруг неожиданно стало красным: черное небо, огни, скала, даже Змей – как будто кто-то поднес к глазам Стэка цветное стекло. Вместе с красным цветом пришла боль, ужасная боль, как будто сама кровь Стэка воспламенилась. Он закричал и рухнул на колени, а боль пылала в его мозгу, пожирая каждый нерв, каждый сосуд, каждую железу.

– Борись с ним! – крикнул Змей. – Борись!

– Я не могу, – беззвучно завопил Стэк, который от боли не мог даже рта открыть. Языки огня лизали его череп, и он чувствовал, как съеживается нежная ткань его разума. Он попытался думать о чем-то холодном. Лед, огромные глыбы льда, айсберги, наполовину скрытые под ледяной водой.

Его душа горела и