Врангель. Последний главком - Сергей Карпенко

Однако фон Лампе сомневался в возможности издания воспоминаний целиком в «Белом деле». Поэтому в ответном письме, уклонившись от обсуждения этого вопроса, он сделал упор на финансовые трудности: «...Пока оснований рассчитывать на выход пятого сборника мало. У меня, как я уже писал, есть средства на подготовку материала и на содержание редакции (это — я!) для пятой книги, но 3 000 марок на типографию нет, как пока нет и горизонтов в этом направлении...»

Одновременно всё более туманной становилась перспектива издать воспоминания на немецком языке. Переговоры с «Новаком» затягивались по причине, которую фон Лампе так объяснил в письме баронессе М.Д. Врангель: «Немцы стали (а может и были) копеечниками, и у них на первом плане материальный расчёт издания!»

Между тем в январе 1928 г. здоровье Врангеля ухудшилось. Он заболел гриппом, который протекал в тяжёлой форме.

В начале февраля фон Лампе приехал из Берлина в Париж для встречи с Кутеповым. В Париже он неожиданно для себя получил письмо от Врангеля: «Весьма сожалею, что Вы проехали в Париж, минуя Брюссель. У меня к Вам ряд вопросов, которые желательно было бы выяснить до поездки Вашей в Париж. Во всяком случае прошу Вас на возвратном пути задержаться в Брюсселе на 3—4 дня».

14 февраля фон Лампе приехал из Парижа в Брюссель, где нашёл главнокомандующего поправившимся: тот почувствовал себя значительно лучше, стал выходить на улицу, хотя ещё «не был вполне здоров». Прежде всего Врангель обсудил с ним финансовые проблемы своей будущей организации: денег не было и не предвиделось. Однако он готов был, по словам фон Лампе, «ждать много лет, но не просить денег у русских капиталистов в эмиграции».

Однако это было не главное, ради чего Врангель пригласил фон Лампе к себе. «Центр тяжести моего пребывания в Брюсселе, — записал фон Лампе в дневнике, — это вопрос об издании записок ПНВ... Оказывается, это и была причина моего вызова... Поэтому я с места занялся чтением записок и отмечанием того, что, по-моему, надо было переделать. Надо сказать, что записки написаны довольно сухо, в особенности часть вторая — Крым. Что касается до выпадов против Деникина, то они сильно смягчены и даже знаменитое письмо (Письмо Врангеля, написанное Деникину в феврале 1920 г. — С.К.) не приведено целиком и перед ним есть замечание о том, что оно во многом носило следы раздражения и личный характер. Это мне весьма понравилось.

Не знаю, будет ли большой интерес к этим запискам, но согласен с тем, что издавать их надо теперь или никогда... Я поставил перед ПН дилеммы, что воспоминания пишут бывшие люди, что он выставит себя под удары критики и обвинения в тенденциозности и замалчивании того или иного, и убеждённо высказался, что эти вопросы решить может он один. Между прочим, сильно ЗА печатание мать ПН, но она рассуждает так, что, мол, надо отвечать на обвинения...

Много описаний военных операций также не делает книгу лёгкой для чтения... Словом, «но» немало, но я высказал готовность выпустить мою пятую книгу в увеличенном объёме и передать её всецело запискам ПН, если они мне достанут денег, несмотря на то что от гонорара ПН уже отказался.

ПН хочет взять заимообразно в остатках от ссудной казны (Ценности Петербургской ссудной казны, вывезенные из Крыма в ноябре 1920 г., были распроданы, и вырученные суммы пошли на содержание Русской армии. — С.К.) с тем, чтобы пополнить из выручки. Я не преминул указать на гадательность большого тиража, оценивая его при нормальном для «Белого дела» 300-экземплярном тираже в 500 книг для записок. ПН думает о 1 000! Но, конечно, он прав. После того как отказался «Медный всадник», на русском языке больше печатать негде, и «Белое дело» как журнал, несколько скрывая физиономию автора и принося ему этим вред, в то же время всё-таки даст возможность появления записок в свет!..

Я начал читать и нашёл, кроме мест, нуждающихся в переделке, — прямые ошибки: армия Юденича отошла в Латвию, а не в Эстонию, начальник штаба Шиллинга Чернов, а не Чернавин...

Должен ещё отметить и готовность ПН вычёркивать положительно всё — временами уже я его удерживал от этого... Но карт-бланш он мне всё же дать не согласился... ПНВ вычеркнул из своих записок всё лишнее о Государе... И это правильно, так как он не был к нему так близок, чтобы иметь правильное суждение».

Работа шла очень напряжённая и поглощала всё время. Фон Лампе очень жалел, что за три дня — 15, 16 и 17 февраля — пропустил многое, что хотел бы посетить в бельгийской столице. Но утешал себя шуткой: «Вероятно, публика думает, что мы с ПН готовим мобилизацию, а не мемуары».

Во время коротких перерывов на еду Врангель несколько раз с благодарностью говорил ему: «Кроме строевых начальников, только вы один поняли моё трудное материальное положение и пришли мне на помощь. А остальные всё время требуют денег».

Хорошо зная придирчивость пограничников и таможенников к русским эмигрантам, фон Лампе предпочитал отправить текст в Берлин почтой. Но Врангель нервно и категорически настаивал: «Немедленно везите с собой. И прошу сообщить о провозе рукописи через границу, не доезжая до Берлина».

22 февраля фон Лампе выехал в Германию, увозя с собой отредактированный и сокращённый первый машинописный экземпляр. «На границе, — записал он в дневнике, — немцы заинтересовались записками ПНВ, которые я вёз в отдельном пакете, но тут же и пропустили их». Переехав границу, тут же телеграфировал Врангелю: текст довезён в полной сохранности.

Уже после смерти Врангеля, оглядываясь на дни, проведённые вместе с ним в Брюсселе, которые оказались их последней встречей, фон Лампе отмечал в одном из писем: «...Вдруг в феврале он настоял на моём немедленном приезде в Брюссель, на спешной нашей совместной работе над корректурой записок и на немедленном отвозе их мною в Берлин! Все мои указания, что не надо спешить, Пётр Николаевич решительно отвергал и торопил меня всё время!.. По-видимому, у Петра Николаевича было какое-то неосознанное предчувствие, что торопиться надо... Во время корректуры он выбросил всё о некоторых личностях и в том числе о Деникине... Выброшена была Vs всей работы...» И в другом: «В Брюсселе я говорил Петру Николаевичу то, что записки сухи и что продажа пойдёт вяло. Он, почти соглашаясь, нервно настаивал на их печатании. Я не мог ему отказать. Я добился того, что они были названы просто «Записки» — это лишает их претенциозности».

1 марта Врангель закончил работу над предисловием и, высылая его фон Лампе, официальным письмом передал редакции «Белого дела» право на издание «Записок» на русском языке.

А 18 марта он заболел.

Узнав об этом из письма Котляревского, фон Лампе написал Врангелю 26 марта: «Грипп опять уложил Вас в кровать!.. Видимо, рецидив того припадка, который был до моего приезда... Все дела по изданию пишу Ник. Мих. (Н.М. Котляревскому. — С.К.), чтобы не досаждать Вам неприятными и назойливыми мелочами...»

Одной из таких «неприятных и назойливых мелочей» была острая нехватка денег на издание «Записок».

В середине марта фон Лампе встретился с проезжавшим через Берлин Белоцветовым. «...Мне с ним пришлось вести так тяготящий меня всегда разговор относительно субсидирования «Белого дела», выставив мотив, что с авансами, добытыми деньгами и кредитом мне нужно для выпуска двух книг Врангеля, кроме имеющихся 7 000 марок, ещё три. Прямого отказа не было, но согласие откладывается до 2-го апреля, когда в Берлине соберутся главы “Саламандры”».