Муссон - Уилбур Смит

— Она моя сестра. Я не хочу, чтобы она уезжала, — порывисто выпалил Дориан и сам удивился тому, какую ответственность за нее чувствует.

— Тебе это неважно, — резко ответила Тахи, скрывая сочувствие. — Через год ты станешь мужчиной. Куш следит за этим. Он не забудет. И тебя сразу и навсегда изгонят из зенана. Но даже оставаясь здесь, после этого дня ты никогда не увидел бы лицо Ясмини. Возможно, даже хорошо, что ваша дружба окончится так же чисто, как удар ножа, который ознаменует твое превращение в мужчину.

Упоминание о ноже встревожило Дориана. Он слышал, как другие мальчики обсуждают обряд обрезания и грубо шутят на эту тему, но не подозревал, что ему самому придется через это пройти. А теперь Тахи грубо напомнила ему об этом.

— Я не мусульманин, — возразил он. — Со мной не могут так поступить.

— Но ты никогда не найдешь жену, если сохранишь этот кусок кожи, — предупредила Тахи.

— Мне не нужна жена, и я не хочу, чтобы от меня отрезали кусок.

Страх перед ножом обостряло чувство вины перед Ясмини за их принудительную разлуку.

— Что она будет делать, когда я не смогу о ней заботиться? — тревожился Дориан. — Она всего лишь ребенок.

Однажды днем, сразу после полуденной молитвы, Дориан вернулся из блужданий по острову. Его волосы еще были влажными и жесткими от морской воды. Тахи, сидевшая перед открытым очагом, подняла голову, когда он вошел. Со страдальческим выражением он отвечал на ее расспросы, где был и что делал, сообщая только то, что ей, по его мнению, следовало знать. Потом небрежно огляделся.

— Где Ясмини? — спросил он так, словно это его ничуть не интересовало.

— До молитвы была здесь, а потом пошла к Бату, у него новый любимец. Кажется, зеленый попугай.

Дориан наклонился через плечо няньки и схватил с углей перед ней один из горячих круглых хлебцев. Тахи шлепнула его по руке.

— Это на обед. Положи назад немедленно.

— Пусть пророк раскроет перед тобой врата рая, о милосердная Тахи!

Дориан со смехом побежал в сады, на ходу отламывая куски лепешки и заталкивая их в рот. У него был подарок для Ясмини — большая витая раковина с блестящим перламутровым нутром. Он знал, где найти Ясмини. В восточном конце сада стоит полуразрушенный мавзолей, построенный столетия назад в память одного из исламских святых.

На стене мавзолея была табличка с надписью, и Дориан старательно расшифровал вязь букв:

«Абд Алла Мухаммад Али, умер в год пророка 120».

Мавзолей представлял собой высокий купол с бронзовым полумесяцем на вершине; купол позеленел от времени. Под ним открытая терраса для молитв выходила в сторону Каабы в Мекке.

На одном краю террасы — открытая цистерна для сбора дождевой воды, чтобы верующие могли совершить обряд вудуг, ритуальное омовение перед молитвой. Теперь цистерной не пользовались, а по вечерам она привлекала стаи диких птиц.

Ясмини и ее подруги из числа сводных сестер любили играть на этой террасе. Здесь они сплетничали, болтали, смеялись, затевали фантастические игры, наряжали своих ручных животных в детскую одежду и нянчили их, изображали хозяйственные заботы и «варили» еду для воображаемых семей.

Дориан добрался до подножия лестницы, ведущей к террасе, когда крик наверху заставил его остановиться. Он узнал голос Ясмини, и его поразила боль, звучавшая в этом голосе. Он бросился вперед и, подгоняемый ужасными криками, все более истошными, взлетел наверх.

Шайтанка, зеленая мартышка, сидела на верху купола старого мавзолея. Когда ей надоедало изображать дитя человека и кутаться в одежду, она убегала в это свое любимое место, где Ясмини не могла ее достать.

Теперь она сонно почесывалась под мышками, прикрыв голубыми веками большие карие глаза. Каждые несколько минут она покачивалась и едва не падала со своего насеста, но просыпалась, мигала и смотрела на сад внизу.

Неожиданно она учуяла нечто такое, что заставило ее проснуться: печенье с корицей. Во всем свете не было ничего, что Шайтанка любила бы больше. Она встала во весь рост, используя длинный хвост, чтобы удерживать равновесие на закругленной поверхности купола, и жадно осмотрелась.

Сквозь кусты по тропе прошли два мальчика. Даже издали Шайтанка видела, как движутся их челюсти; более крупный мальчик нес закрытое серебряное блюдо. Шайтанке не нужны были глаза, чтобы понять, что на этом блюде. Она негромко, алчно зацокала, скользнула по куполу вниз и свесилась с ветки дерева, крона которого нависала над террасой.

Скрытый за густой листвой, Дориан наблюдал, как два мальчика сели в укромном уголке сада и поставили между собой серебряное блюдо. Заян аль-Дин поднял крышку, и Шайтанка напрягла хвост и закатила глаза, увидев груду желтых лепешек. Она разрывалась между жадностью и страхом. Обезьянка слишком хорошо знала Заяна аль-Дина. Под глазом у нее остался шрам от удара камнем: Заян отлично стрелял из пращи. С другой стороны, лепешки с пылу с жару, еще не остыли, и их аромат оказался непреодолимым искушением.

Шайтанка спустилась с дерева, стараясь, чтобы ствол был между нею и мальчиками. Добравшись до земли, она выглянула из-за ствола. Убедившись, что на нее не смотрят, она выскочила из-за ствола и метнулась по лужайке. Из глубины куста она снова посмотрела. Надула щеки и наморщила нос. Здесь запах корицы стал гораздо сильнее.

Обезьянка видела, как Заян взял лепешку и откусил от пышного желтого наслаждения.

Вторым мальчиком был аль-Малик Абубакер, один из многочисленных сводных братьев Заяна аль-Дина. Он встал, небрежно направился к казуарине — дереву, росшему у внешней стены, и показал на его ветви.

— Там гнездо ястреба, — крикнул он Заяну. Тот встал и вперевалку направился к нему. Запрокинув головы, они стояли спиной к блюду и разговаривали о гнезде вверху.

— Может, это сокол-сапсан, — с надеждой сказал Заян аль-Дин. — Когда птенцы оперятся, мы сможем их забрать.

Шайтанка набралась храбрости. Она выскочила из куста и серой молнией преодолела открытое пространство. Добралась до блюда и набрала в обе лапы липкого печенья.

Она принялась набивать печеньем защечные мешки, так что те раздулись и едва не лопались. Половина печенья все равно оставалась на блюде, и обезьянка попробовала взять его в лапы, но не сумела; она выронила те, что держала, и начала снова.

— Обезьяна! — закричал Заян, и Шайтанка поняла, что обнаружена. Торопясь убежать, она опрокинула блюдо и бросилась назад, к спасительному дереву. Шайтанка бежала, оставляя за собой след из крошек.

Поднявшись по стволу до первой ветки, Шайтанка нагнула голову и оглянулась. Мальчики были совсем близко. Они гневно кричали:

— Шайтан!

— Дьявольская обезьяна!

— Свинья!

Шайтанка поднялась на вершину и села в развилке.